После того, как Хилтс разглядел нападавших, стало понятно и что делать.
— Вы — человеческие отбросы! — яростно орала Илиана, отбиваясь от уродливой женщины, чья кожа, казалось, была одним сплошным рубцом.
— Вероломная стерва! — злобно ответил на это огромный лысый мужчина — один из «кожаных», что спрыгнули с потолка. Они больше ругались, чем боролись. Так что, в момент между ударами, легко смогли расслышать:
— Эй! Взгляните сюда!
Все головы дружно повернулись к сложной стеклянной конструкции, возвышающейся у северной стены. Взъерошенный Хилтс цеплялся за одну из служебных лестниц Песочных Трубок, чуть ниже трясся от ужаса Джай. Хранитель поднял руку с пирамидкой и, с трудом сглотнув, заговорил:
— Вожди Кеша — приглашенные гости — добро пожаловать. Хотя… вы все пришли раньше срока.
Могли бы просто постучаться, грустно подумал Хилтс. Он тридцать лет, как мог, старался уберечь от полной разрухи свой кусочек дворца. А эти агрессивные болваны подкинули ему работы еще на три десятилетия. Если, конечно, он вообще переживет этот день.
— Должен сказать, что ваше дружное появление стало для меня сюрпризом, — Хилтс вышел в центр атриума, под его ногами хрустели осколки стекла. Войны расступились, оставив ему и Джаю небольшой треугольник свободного пространства, но оружие не убрали.
— До праздника еще восемь дней. Но все-таки это дворец. И для вас, я уверен, найдутся комнаты…
— Заткнись, старик! — черноволосая мускулистая женщина, вся покрытая рубцами, вышла вперед и ткнула пальцем в Илиану. — Хотелось бы знать, что она здесь делает?
Хилтс взглянул на Илиану и Сестер, некоторые из них были ранены; они сосредоточились напротив Песочных Трубок и, несмотря ни на что, были готовы стоять до последнего. Илиана вызывающе задрала подбородок:
— Не отвечай этой кретинке, Хилтс!
— Не тебе повышать голос в этом месте, женщина! — из круга «кожаных» выступил массивный мужчина, лысый, но с черными усами, и погрозил Илиане. — Сиелах в доме Корсина было не место — и тебе тоже!
Соратницы Илианы тут же приготовились к атаке, и Хилтс, заметив это, торопливо встал между ними и усатым гигантом.
— Вы — вы Лига Корсинитов, верно?
— Я — Корсин Бентадо, — голый череп мужчины ярко блестел, а глубокий голос оглушительно загрохотал в небольшом помещении. Он кивнул на своих людей. — Это Корсин Вандос, а Корсин Иммеру был на последнем чтении Завета. Мы здесь, Хранитель, чтобы отпраздновать славные жизни Яру и Ниды Корсин в этот великий священный день. Мы надеемся, все готово…
— Все будет…
— И мы надеемся, что ты покажешь заблуждающимся истину Завета. Наш Лорд пришел с небес и Племя — плоть от плоти его, и те, кто угрожают ему, не заслуживают ни милосердия, ни права на жизнь, — Бентадо с благоговением взглянул на статую, которая от Илианы удостоилась лишь презрения, и почтительно склонил голову. — Один становиться всеми, и все — одним. Корсин сейчас, Корсин — навсегда.
— Как скажешь, — Хилтс украдкой взглянул на Джая и покачал головой. Он хорошо знал этих людей. Лигу Корсинитов основал много столетий назад бывший раб, принявший имя Корсин, как титул. К иерархии Лордов он никакого отношения не имел. Освободившись, он проповедовал мировоззрение первого Великого Лорда и его дочери; он говорил, что любой — как и он сам — может стремиться стать Корсином, если достоин этого. Его последователи искренне ему поверили. И — они все-таки были ситами — каждый из них решил, что вполне достоин этого титула. Недовольство основателя Корсинитов и, в конечном счете, его труп, никого не остановили. В итоге, Кеш наводнили сотни самопровозглашенных Корсинов обоего пола; они скандировали избитые лозунги и почитали каждый себя и друг друга единоличными властителями Кеша. Углубившись в общение с Корсинитами вполне можно было сойти с ума вследствие когнитивного диссонанса[1].
— Я все еще хочу знать, как эта… эта женщина здесь оказалась, — воительница с кожей-рубцом, взяв Хилтса за плечо, развернула его к себе. На ее руке было всего три перепончатых пальца.
— Вы — Отряд Пятидесяти семи, насколько я понимаю.
— Это очевидно!
Ее войны теснились позади, порыкивая, словно звери. На взгляд Хилтса, говорившая женщина — Нира — была самой симпатичной из всей этой компании. О настоящих Пятидесяти семи мало что было известно; об этом, видимо, позаботилась Сиелах Корсин. Упоминания о тех членах экипажа «Знамения», кто сильно отличался от безупречных образцов человеческой расы Сиелах, остались лишь в старых кеширских сказках.
Количество представителей современного Отряда Пятидесяти семи было куда больше данного числа; разглядывая союзников Ниры, Хилтс подумал, что Отряд собрал в свои ряды всех уродцев Кеша. Иногда они осмеливались подобраться к столице — их, разумеется, сразу замечали. Пусть будет пятьдесят семь, решил Хилтс — считать их ни желания, ни возможности у него не было.
— Сиелах изгоняла таких, как мы, мечтая о своем драгоценном совершенстве, — выкрикнула Нира, указывая на стены. — Это — позор! Вы ведь видите, на этих картинах многих не хватает, верно? Где Равилан — он же был вождем тех, Других? Почему они не изобразили Глойда? Того, кого Корсин держал при себе, словно домашнюю зверюшку!
Она сплюнула на мраморный пол:
— В вашем Пантеоне многие отсутствуют!
— И ты тоже! — рявкнула в ответ Илиана. — Сиелах правильно делала, очищая Племя от подобных тебе изъянов! И мы последуем ее примеру!
Сестры бросились было вперед, но Хилтс успел преградить им путь.
— Люди, люди! — оглянувшись, Хилтс заметил, что «нейтральный» треугольник уменьшился. — Здесь не место для драк!
— Ты абсолютно прав, Хранитель! — произнес Корсин Бентадо, сжимая эфес своего меча одетой в перчатку рукой. — Изменники должны быть наказаны. И мы разберемся с этим здесь и сейчас — а потом и снаружи, где собрались все остальные. Кровь освятит это место. Лига Корсинитов восторжествует — и через восемь дней послание Яру Корсина услышим только мы.
Джай, сжавшийся в комок рядом с Хилтсом, вдруг подал голос:
— Но там тысячи людей!
— Значит, так тому и быть!
— Но так быть не должно! — вскричал Хилтс. Вспомнив о записывающем устройстве, он поднял его высоко над головой. — Вы пришли на чтение. Можно начать прямо сейчас!
Илиана метнула на него взгляд:
— Ты говорил, что оно включиться только в День Завета!