Мы теряли время.
С утра я полагал, что имею только совещательный голос. К вечеру я понял, что это не так. Да, я был гражданский, но я был единственный в штабе человек из команды товарища Кейнса. Я имел власть решать, сколько стоит имидж и сколько за него можно платить.
Я должен был отдать приказ.
Когда я окончательно в этом убедился, то потребовал слова. Я видел, как на измученном лице Уайтли на миг засветилось облегчение.
— Товарищ комдив, — сказал я, — действуйте. Ответственность беру на себя.
Уайтли рывком встал.
— Так точно, товарищ начупр! — отчеканил он так, словно не комдивом был, а рядовым.
Эрвин Фрайманн, командир Отдельного батальона, поднял на меня чёрные как угли глаза. Лицо его, грубое и правильное, было бледно. Помню, я мимолётно спросил себя, о чём думает Чёрный Кулак, но мгновенно потерял к нему интерес. Бойцы Отдельного батальона, революционная гвардия, сейчас шли в огонь первыми.
Штурм начался без четверти полночь. Потери убитыми составили девятьсот четырнадцать солдат противника, тысяча семьсот двадцать наших бойцов, в том числе триста восемь бойцов Отдельного батальона, и десять человек из числа заложников.
Я принял это решение.
Не стоит думать, что у меня был выбор.
Почти так же я чувствовал себя, стоя перед Аланом Йелленом на мраморной лестнице его сказочного дворца. Зависит от меня, сказал он? От меня ничего не зависело. Я должен был выслушать какой-то вопрос и ответить «да». Никакого другого ответа не существовало.
Но всё же это было слишком неожиданно… Какой-то миг я глупо глядел на Йеллена и нервно кривил рот, а потом нелепо переспросил:
— Что?
Йеллен радостно заулыбался. Он смотрел на меня, чуть откинув голову, словно оценивая или любуясь.
— Я принимаю решение, — сказал он ласково, как воспитатель, добрый и терпеливый. — Я могу принять любое решение. Применение силы нам выгодно. Проявление миролюбия и гуманности — тоже. В целом вопрос не настолько значимый, чтобы много над ним раздумывать. Какое решение я приму, зависит от вас, Николас… Николас, — повторил он, чуть растягивая слоги.
Меня продрала дрожь.
До сих пор я думал только о деле. Я сознательно не замечал некоторых тонкостей в обращении Йеллена. Мне казалось, что это просто разновидность насмешки и лучше её игнорировать, как я игнорировал Стерлядь. Мне и сейчас казалось, что это всё бред. Такого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Алан Йеллен, исполнительный директор Неккена, официальное лицо, отец одного из принцев Тикуанов…
— Что я должен сделать? — спросил я наконец.
Йеллен склонил голову к плечу. Глаза его сияли.
— Я вас хочу, Николас, — проникновенно сказал он. — Вы сводите меня с ума.
Я подозревал, о чём пойдёт речь, но всё равно не поверил ушам…
Подобной откровенности я от господина директора не ждал. После всех его увёрток она был как пуля в лоб. Должно быть, на такой эффект он и рассчитывал. Прокрутив в памяти наши карикатурные переговоры, я подумал, что был слишком высокого мнения о юморе господина Йеллена. Всё это время он со мной заигрывал. Завлекал в сети. Действовал нагло, гнусно и торопливо — ни дать ни взять столичный ловкач охмуряет деревенского паренька. Меня передёрнуло от отвращения. Обстоятельств, менее располагавших к такого рода забавам, я не мог и вообразить… Йеллен смотрел с предвкушением, глаза масляно блестели. Он был привлекательным мужчиной, и легко верилось, что Акена выбрала его в консорты, но это выражение лица превращало его в урода. Демоны некрасивы.
Я перевёл дыхание и начал, ещё не зная, что, собственно, хочу сказать:
— Господин Йеллен…
— Ваша девическая застенчивость, — пропел директор, — ваш наивный дикарский мундир, ваша экзотическая внешность…
Этого не может быть, пронеслась нелепая мысль.
— …и, конечно, моя абсолютная власть, — закончил Йеллен, сладостно жмурясь. — Я могу сделать с вами всё, что угодно. И не только с вами, со всей вашей планетой. Казнить и миловать. Вознести на вершину процветания или физически уничтожить. Вы ждёте моего решения по циалешскому вопросу? Власть развращает. Сами видите.
— Этого не может быть, — вслух сказал я. Не мог не сказать. — Вы шутите
Йеллен подался вперёд, хищно улыбаясь и раздувая ноздри.
— Отнюдь! Николас, — голос его стал медово-сладким, — я исполнительный директор Неккена. Я пресыщенный человек. Я могу купить кого угодно, а того, кто не продаётся — взять бесплатно. Вот, скажем, вы… у вас прекрасные, испуганные голубые глаза, нервные руки и красивая задница. А ещё вы полномочный посол военной хунты с правом вынесения смертных приговоров. Вы моя эротическая фантазия, Николас, могу ли я вас упустить?
Кажется, я закрыл глаза. Я не помнил выражения его лица в тот момент.
Мной овладело отчаяние. Происходящее остро напоминало болезненный бред. Исполнительный директор точно разыгрывал сцену из плохого романа. Серьёзный человек, второй человек в Сверхскоплении, просто не мог руководствоваться такими мотивами.
Или мог?
Одна планета из многих тысяч, ничтожно малая доля бюджета… почему бы Алану Йеллену не потратить её на развлечение? Его астероид стоит дороже десяти Циалешей. Если господин исполнительный директор желает поиметь вождя какой-нибудь революции… скажем, всё остальное ему наскучило…
— Ах да, — сказал директор, — я кое-что забыл. Возможно, вас это вдохновит.
Я тревожно вскинулся. Интонации директора не предвещали ничего доброго.
Йеллен поднял руку — и над лестницей вспыхнул голографический экран. Небо уже сплошь затянули облака, поэтому голограмма была очень яркой и чёткой.
Космический флот. Военный флот, снятый с помощью эхографирования плюс-поля. Так обычно делают для штабного командования: вид съёмки неспециалисту непонятен. Флот застыл где-то в обычном пространстве вдали от звёзд, флот чего-то ждал… ждал приказа.
— Одиннадцатая бригада, — пояснил Йеллен, — направление Сеймаран-Лайя. Им потребуется не больше суток, чтобы выйти к Циалешу, а мне — не больше десяти минут, чтобы позвонить командующему миротворческими силами в вашем регионе.
Я промолчал. Я читал эхограмму.
Штабная запись кроме визуального компонента содержала довольно много текстовой информации. Йеллен не потрудился её убрать или и сам рассчитывал, что я её прочту… Бригада довольно далеко ушла от Лайи и ещё дальше — от Сеймарана. Директор назвал срок в сутки и, судя по координатам, это был очень большой срок. За сутки такое расстояние мог преодолеть даже старенький гражданский «Тропик», а скорости боевых кораблей — намного выше… От системы Циа бригаду отделяло четыре часа пути.
