Нелестно отозвавшись насчет своей очень уж избирательной наблюдательности, Роланд после долгих торгов с самим собой уговорил себя, что в его руках – фрагмент свитера пана Песа.
Настроение его упало ниже низкого.
Уровень агрессивности, напротив, взлетел до небес. Наверное, вся та старательно подавляемая ненависть, которую, как скряга копит деньги, Эстерсон копил на Церере, вдруг отыскала себе лазейку.
Он уже был готов броситься в море, чтобы голыми руками задушить подводного монстра или погибнуть, как его взгляд упал на изнанку воротника с уцелевшим кожаным лейблом.
На лейбле было написано одно-единственное слово: «Hoffnung».
Взгляд Эстерсона намертво прилип к лейблу. На глаза навернулись непрошеные слезы.
Нет, он не был сентиментальным сумасшедшим и знал, что «Hoffnung» – это название известной и о-очень крупной немецкой фирмы-производителя модной одежды. Такой крупной, что даже он, Эстерсон, эту марку помнил с детства. Его слезы не имели к модной одежде никакого отношения.
Дело было в другом. Он прочел название буквально. Не как фамилию основателя фирмы, а как обыкновенное немецкое слово. Это одинокое человеческое слово на пустынном пляже в тысячах световых лет от Земли было как глас свыше. И глас этот рек: «Надежда».
В то утро Эстерсон впервые улыбнулся на планете Фелиция дерзкой, вызывающей улыбкой.
Кусок невесть чьего свитера вернул Эстерсону ощущение реальности и веру в свои силы.
Ведь именно надежда, надежда на то, что его жизнь станет другой, изменится (к лучшему или к худшему – на Церере ему было все равно!), и привела инженера сюда, на задворки Тремезианского пояса. Именно надежда, а вовсе не уверенность в том, что все будет хорошо.
«Так чего же я теперь испугался?» – спросил себя Эстерсон. И не найдя ответа, принялся за работу.
На повестке дня стояли несколько задач повышенной важности.
Первая: убрать из поля зрения возможных поисковых групп парашюты числом пять и пилотское кресло.
Вторая: сделать то же самое с отвалившейся стойкой шасси.
Третья: слинять подальше.
Увы, даже поверхностный анализ этих трех задач показывал, что если третья (слинять) является легковыполнимой (были бы силы), то первая и вторая по плечу разве что титану. Ибо катапультируемое кресло даже с выгоревшими реактивными тормозами весило двести десять килограммов, а стойка шасси не менее шестисот.
Можно ли в одиночку унести в лес, пусть даже не такой далекий, предмет весом шестьсот килограммов? Можно, если ты подъемный кран.
А разобрать на отдельные детали? Можно – при наличии специальных инструментов, полный комплект которых весит столько же, сколько кресло. Инструменты, разумеется, остались в сборочных цехах «Боливара».
«Но что-то же надо делать… Значит, начнем с того, что полегче – с кресла!» – решил Эстерсон.
Парашюты, купола которых были раскрашены в ярко-оранжевый цвет для удобства визуального обнаружения спасателями, тревожно хлопали на буйном ветру.
Эстерсон попробовал сдвинуть кресло с места. Безрезультатно.
Попробовал перевернуть его. Тщетно.
Требовался рычаг. Эстерсон сбегал к опушке леса за крепкой палкой. Возвратился. Подсунул ее под основание кресла и, используя гладкий валун как точку опоры, с огромным трудом перевернул кресло на спинку.
Кресло тяжело бухнулось. Палка треснула. Эстерсон едва не порвался пополам от натуги.
«И что это мне дало? – спросил он себя, вытирая со лба обильный пот. – Совершенно ничего».
Увы! Чтобы транспортировать кресло в лесок методом научного переваливания при самых оптимистических подсчетах требовалось суток десять.
За эти десять суток концерн успеет его поймать, предать суду и вынести террористу Эстерсону законный приговор.
«Если дотащить до леса не получится, значит, нужно похоронить», – решил конструктор.
Кое-где по краю лавового поля над обрывом были раскиданы песчаные проплешины. Вероятно, эрозия источила твердые продукты вулканической деятельности и образовались глубокие ямы. А после ветры потихоньку нанесли в них свежего песку.
Ближайшая такая плешь находилась всего-то в десяти метрах от кресла. Такое расстояние методом научного переваливания можно было преодолеть до наступления темноты.
Эстерсон извлек из своего рюкзачка нож и ткнул им в песок. Песок охотно поддался, не выказав присутствия мелких осколков вулканического стекла, которых конструктор вполне оправданно опасался.
Загребая сложенными ладонями, словно экскаваторным ковшом, он принялся копать. Дело вроде бы пошло.
На лице Роланда засияла улыбка. Как давно все-таки он не занимался тупой физической работой!
Он уже мысленно прикинул, какой глубины и ширины (с точностью до сантиметра) должна быть яма, где будет погребено кресло, и, развлечения ради, высчитал объем песка, который ему придется выгрести. Он уже исхитрился мысленно прикинуть среднюю плотность и химический состав песочка, как костяшки пальцев стукнулись о что-то твердое.
Эстерсон снова взялся за нож и протестировал дно неглубокой пока что ямы с зыбкими краями.
Одиночный камень?
Крупный валун?
– Твою мать! – громко выругался он, когда понял, что это не одиночный камень. И не валун.
Внизу, похоже, находился лавовый монолит. Или базальтовая плита. Так или иначе, без пачки силумитовых патронов тут ничего поделать было нельзя.
Для подтверждения своей неутешительной гипотезы Эстерсон отошел на несколько шагов и попробовал копать там.
– Тысячу раз твою мать! – взвыл конструктор и в сердцах отбросил нож прочь.
Эстерсон сел рядом с креслом на песок и в бессилии закурил. Прошло уже полтора часа. Он вспотел. Он проголодался и запыхался.
И где результаты?
Конструктор заставил себя проверить соседнюю плешь. Там твердая поверхность отыскалась еще быстрее, чем в первый раз. Слой песка имел толщину сантиметров сорок от силы.
По своему опыту он знал, что для людей его склада лучшее средство от отчаяния – задаться каким-нибудь праздным вопросом. Например, какая масса люксогена потребна линкору типа «Амираль Кохрен» для прохождения маршрута Земля – Клара – Фелиция при условии, что вместо двух кормовых башен на линкоре оборудован ангар для двенадцати флуггеров?
В данном случае вопрос был праздный, зато не такой сложный. А именно: так все же, лава или базальт препятствуют ему в деле устроения могилы для пилотского кресла?
За десять минут Эстерсон расчистил примерно квадратный метр дна песчаной плеши.
И ахнул.
Не лава и не базальт. Конструктор расхохотался.
Безумный факт, но все-таки факт: перед ним была плита из неведомого темно-желтого материала. И фактура, и густота цвета, и регулярный геометрический узор из розовых жилок однозначно указывали на то, что это предмет искусственного происхождения. И притом – инопланетного. Будучи докой в материаловедении, Эстерсон был готов поклясться: в Сфере Великорасы такие вещества не производятся. Чоругами – тоже. Не местными же сирыми сирхами!
