Вдруг Дулин вспомнил, что они с дядей Толей в кабинете не одни и поглядел на Василису. Та с отсутствующим видом сидела в кресле у широко распахнутого в сад окна – там на ветвях старого гранатового дерева чистили перышки два красивых ванильно-желтых попугайчика с красными хохолками.
– Ну а вы кем хотели бы поработать, мадемуазель? – глядя на муромчанку масляными глазками перебесившегося холостяка, осведомился Дулин.
– Я? Вы про меня? – встрепенулась Василиса.
– Про вас, да. Кем работать желаете?
– Работать? Если по совести, то я... я не хотела бы пока работать... Я хотела бы отдохнуть. Если это возможно, – искренне сказала муромчанка.
Лицо у Василисы было таким изможденным, а глаза такими печальными, что Дулин, не задавая лишних вопросов, написал что-то на бланке с водяными знаками и державными орлами.
– Вот, – сказал он, протягивая бумагу Василисе.
– Что это?
– Направление в гостиницу для вас. Поживете там пока за казенный, то есть за клонский, счет, здоровье поправите, отоспитесь... Кстати, питание вам полагается трехразовое, как иностранной беженке из района военных действий, а ресторан там очень даже ничего. Пока все это не началось, я там сам, признаться, столовался. А что? На машине всего двадцать минут...
Глядя как всё понемножечку устраивается, дядя Толя с облегчением вздохнул и приобнял Василису за плечи.
Конечно, если Василиса будет жить в гостинице с трехразовым ресторанным питанием, причин волноваться за подопечную у него и правда не будет. И он сможет "бить гада", то есть джипса, со спокойной совестью, а не как человек, бросивший на произвол судьбы своего младшего товарища.
– Да ты не беспокойся за меня главное... Буду позванивать тебе по свободе! А там, глядишь, и вся эта заваруха закончится, – вполголоса сказал Василисе дядя Толя.
Василиса кивнула, хотя намерения беспокоиться в ту минуту вовсе не испытывала.
Какая-то сложная апатия овладела ей – похожая на сон наяву. Апатия, которая, если верить психологам, частенько накатывает от переизбытка впечатлений.
Тем временем, судя по красноречивым взглядам ассистента Дулина, он полагал встречу с героическими беженцами оконченной (тем более что бутылка "Арарата" уже опустела и переместилась под стол).
Дулин привстал со своего кресла и протянул руку дяде Толе для прощального рукопожатия.
– Что ж... Если вопросов больше нет... – сказал ассистент Дулин.
– Почему нет? Есть! – неожиданно даже для самой себя выпалила Василиса.
– Ну.
– А почему вы называетесь "ассистент Дулин"? – Василиса постучала ногтем по красивой черной табличке, стоящей на столе у их собеседника лицом к посетителям. – Чей именно вы ассистент?
– Чей? – чему-то своему усмехнулся Дулин. – Да какая вам разница, чей!
Василиса пожала плечами.
По сути, ассистент Дулин был прав: ей ведь действительно было без разницы.
В гостинице "Ипподром", куда привела ее бумага ассистента Дулина, Василисе понравилось почти все.
Чего только стоила большая двуспальная кровать, с резной высокой спинкой! (То, что кровать рассчитана на двоих, а не на одного, Василиса не догадывалась. Ей казалось, что величина кровати – это способ, которым хозяин выражает почтение к постояльцу.)
После крошечной койки в каморочке форта "Вольный", после такой же маломерной кроватки в общежитии Прибежища Душ имени Счастливой Звезды, эта кровать представлялась Василисе баснословно роскошной и вызывающе избыточной.
Впечатление царских почестей усиливали шелковые простыни гламурного нежно-розового цвета.
С одной стороны, они были непривычно скользкими – даже перевернуться с боку на бок было нелегко, проскальзывала попа!
Но, с другой стороны, они так приятно холодили тело! И давали такой нежный отблеск, хоть снимайся для каталога нижнего белья (один такой московитский каталог, как величайшую эстетическую реликвию, как-то демонстрировала Василисе ее соседка по общежитию Прибежища Душ имени Счастливой Звезды по имени Лили)! Ах...
Там, в этой-то шелково-розовой кровати, Василиса и открыла для себя тайное девичье счастье – засыпать нагишом.
Правда, дело тут было не столько в возросшей внутренней раскованности. Сколько в том, что никакой ночной рубашки или пижамы со щенками у Василисы не водилось и в помине. Как и денег на покупку рубашек и пижам...
Помимо простыней и кровати, сердце Василисы завоевало то обстоятельство, что стены ее номера были украшены старинными фотографиями заслуженных ипподромных лошадей и жокеев-победителей.
Василиса обожала лошадей – и породистых, и метисов, и коньков-горбунков. Она любила и старых, и жеребят. Она умилялась лошадям доброезжим, дурноезжие вызывали у нее исключительно желание перевоспитать их любовью и лаской. Ей нравились лошади красивые. Ее интересовали лошади эстетически сомнительные... В общем, по-деревенски суеверная Василиса считала прекрасным знаком судьбы то, что из любой точки ее номера она могла видеть стати не менее чем трех копытных красивейшин!
Случалось, будучи наедине с собой, Василиса подходила к фотографии в рамке, привставала на цыпочки (ведь росту в ней было всего 163 сантиметра), вслух читала кличку жеребца или кобылы и некоторое время стояла с глуповатой улыбкой, как бы смакуя и внутренне осмысляя прочитанное.
– Так-так... Кто это у нас тут такой резвунчик? Кто золотой конь? Это... мнэ... Красный Камень Шираза Второй, Сын Девственницы с Севера и Игрока в Мяч... А это кто? А это Слоненок, сын Губернатора Луны и Дикой Утки Четвертой... Чубарый... И белая проточина на лбу... Ну что за милашка!
Во время одного из таких фото-экскурсов в историю местного ипподрома, в номер Василисы громко постучали.
Завернувшись в банный халат с эмблемой отеля (разумеется, конной), Василиса отперла дверь.
Клон-курьер в потертой фирменной курточке (на вид ему было не больше пятнадцати!) держал в руках увесистую декоративную корзину, нагруженную чем-то очень полезным и, судя по запаху, душистым (парфюмерные ароматы прямо-таки заполонили коридор несмотря на то, что содержимое корзины было запаяно в прозрачный целлофан!).
– Я разыскиваю госпожу Василису Емельяновну Богатееву! – сказал паренек с типично клонской радостной экзальтацией. Было видно, что к виду представительных иностранок в банных халатах он привыкнуть еще не успел.
– Госпожа Василиса Емельяновна – это я.
– Вы? Восхитительно! Чудесно! Поскольку это набор – он предназначается вам! – курьер, сияя, поставил перед Василисой корзину. И, видя ее растерянность, добавил:
