– Тогда... сейчас прозвучит... легендарная ария принца Калафа из оперы "Турандот". Я прекрасно понимаю, что ария эта сызмальства навязла на ушах у всех любителей музыки, – тут блондин улыбнулся эдак скособочено-виновато.
– Навязла? У меня эта ария нигде не навязла, сударь. Я даже не знаю, кто такой принц Калаф. И кто такой этот грозный Турандот...
Глаза блондина вновь засияли – на сей раз озорным естествоиспытательским интересом, с которым давеча он обозревал ложбинку между спортивными ягодицами незнакомки (тогда еще – незнакомки).
Муромскую девушку, с девственным сознанием вчерашней дикарки, он на своем пресыщенном диванчике видел впервые в жизни.
– Турандот – он не "такой", – терпеливо пояснил блондин. – Он "такая". И он вовсе не грозный. Турандот – это прекрасная и холодная китайская принцесса, про которую итальянский композитор Пуччини написал удивительную, волшебную оперу. Эта принцесса поклялась, что лишь тот сможет жениться на ней, кто отгадает три загаданные ею загадки. Но за неудачную попытку их отгадать незадачливый претендент в мужья поплатится жизнью... Прихоть красавицы-принцессы подтвердил своим указом ее отец – всемогущий китайский император. Так Турандот и казнила женихов раз за разом, не слушая ни мольб, ни рыданий их близких... Тем не менее, желающие свататься в Пекине не переводились! Уж больно хороша была чертовка. Опять же, муж Турандот (буде у счастливчика получилось жениться на строптивой девчонке!) получил бы в управление целую империю. Так что, говоря о сватающихся, нельзя сбрасывать со счетов и материальный интерес, – в этом месте своего экскурса блондин странновато (а дядя Толя – сказал бы "гаденько") хохотнул. – В общем, принц Калаф отгадал загадки. Но переменчивая Турандот вместо того, чтобы обрадоваться, мол, наконец-то, пришла в неописуемый ужас, побледнела и... захотела наложить на себя руки. Необъяснимо! В общем, Турандот на коленях умоляла отца не отдавать ее за красавчика-Калафа! Но отец, китайский император, был непреклонен. Мол, мое императорское слово – закон, значит придется тебе, фантазерке, выходить замуж! Тут Калафу, который стал свидетелем этой сцены и, вдобавок, давно уже был тайно влюблен в принцессу, стало по-человечески жаль девушку. И он внес такую, как сказали бы мои далекие предки, пропозицию. Согласно ей, он сам загадает Турандот одну загадку. Простую такую загадочку. А именно – как его зовут? (Все это время Калаф сватался к Турандот анонимно, как Принц Инкогнито). И если Турандот до утра угадает его имя, она сможет избежать брака с ним. А вот если она не угадает – о-о... Тогда она выйдет за него замуж без всяких яких...
– И принцесса согласилась? – спросила Василиса, заинтригованно ёрзая на диване.
– Согласилась. А что ей оставалось? Так вот в этом месте сюжета, когда жестокосердная Турандот соглашается угадывать имя Принца Инкогнито, принц и поет арию "Никто не уснет", которую иногда еще называют смешным, зудящим как комар словом "ариозо"... Тут еще надо помнить, что злюка-Турандот не только гадала сама, но и заставила всех подвластных ей жителей Пекина отгадывать имя неизвестного принца! И ладно бы заставила! Она пригрозила, что если простые пекари, горшечники и ткачи его коллективно не отгадают, то она безжалостно казнит их – так же, как раньше казнила проштрафившихся женихов. Такие вот гримасы китайского самодержавия. В общем, принц Калаф уверен, что его принцесса не спит, что она смотрит в ночь, страшась своей судьбы, страшась любви и замужества... Он знает, что никто не отгадает его имени, уж больно оно чужеземное и необычайное для мужчины. Он уверен, что уже на рассвете будет торжествовать победу над любимой принцессой... И... он поет!
– Пожалуйста, начинайте скорей! – взмолилась Василиса, рассказ о принцессе буквально заколдовал ее, и всколыхнул на дне ее души что-то вроде предчувствия любви. – Мне так хочется это послушать!
Удовлетворенно кивнув, блондин прочистил горло, нажал на кнопку стереосистемы и, под аккомпанемент невидимого оркестра, запел:
Nessun dorma! Nessun dorma!
Tu pure, o Principessa,
nella tua fredda stanza
guardi le stelle...
Захваченная потоком звуков, Василиса уплыла далеко-далеко – точно так же, как уплывала вчера и позавчера, когда слышала через открытое окно божественные звуки напитанного лирикой анонимного тенора. Столько бархатных, шелковых, парчовых, драгоценных чувств дрожало в этой мелодии! Столько пряного томленья! Надежд, ожиданий, нежной страсти!
Василиса закрыла глаза и заулыбалась. Как сладостно, должно быть, это чувство – чувство любви – которое заставляет грубую мужскую гортань, созданную для боевого клича, исторгать звуки столь гладкие и текучие!
Тем временем блондин перешел на шепот.
И в шепоте этом было столько обещания, столько мольбы и праздника, что на глаза Василисы невольно навернулись слезы.
Как непохож был этот загадочный поющий блондин на мужчин, которых она знала раньше!
В нем не было витальной грубости Василисиных братьев. Не было державной статуарности ее отца. В нем не сыскать было хмельной цинической удали дяди Толи. И всепобедительной галантности зла, которую заметила Василиса в ледяных глазах Иеремии Блада, в нем не было...
Когда он пел, он не был похож ни на кого – ни на солдата, ни на пилота, ни на "простого парня". И на удалого танцовщика из телевизора он не был похож тоже! И на смелого скомороха! И на витающего среди формул ученого! И на решительного немногословного звездолетчика! И в то же время чудесный голос блондина, казалось, вбирал всё то лучшее, что было в тысяче разных мужчин. Вбирал – и дарил вобранное Василисе.
Тенор блондина был как обещание. Как зов. И Василисе казалось, что он зовет ее, ее персонально.
Тем временем блондин, похоже, заканчивал свое выступление:
Dilegua, o notte! Tramontate, stelle!
Tramontate, stelle! All’alba vincerò!
Vincerò! Vincerò!
И на высокой победительной ноте ария влюбленного принца оборвалась и рассеялась над двухкомнатным номером "люкс" гостиницы "Ипподром".
Еще несколько секунд блондин простоял молча с закрытыми глазами.
А пораженная Василиса так и сидела – тихая, как мышка. От избытка впечатлений она не могла даже пошевелиться. Потому когда блондин спросил "А что, аплодисментов не будет?", она вздрогнула, как если бы он больно ущипнул ее.
– Исполать вам... – промолвила Василиса испуганно. И, в то же время припоминая, что слово "исполать" всем виденным ею иноземцам совсем непонятно, добавила:
– Ну то есть спасибо!
– Что ж, если так принято на концертах в вашем родном Большом Муроме, то я... я не возражаю! – с элегантным полупоклоном сказал блондин. Было видно, что, хотя ария была совсем короткой, он не для виду устал.
