Президент великолепно произнес свою речь, ни разу не заглянув в подсказчик. Эта речь была полна все теми же ура-патриотическими заклинаниями, которые опьяняли людей перед ее отлетом, и едва ли одно слово из десяти имело хоть какое-нибудь отдаленное сходство с правдой — даже с бетанской точки зрения. Не спеша, с высочайшим артистизмом президент подводил дело к награде. Сердце Корделии неровно заколотилось, когда до нее дошло, к чему он клонит. Она повернулась к пресс-секретарю.
— Это д-для моего экипажа, за плазменные зеркала? — безнадежная попытка скрыться от неумолимой правды.
— Они свои уже получили. — Он когда-нибудь перестанет улыбаться? — А это лично для вас.
— П-понятно.
Выяснилось, что медаль вручалась ей за собственноручно совершенное убийство адмирала Форратьера. Правда, Душка Фредди избегал грубого слова «убийство», предпочитая более обтекаемые формулировки, как, например, «освобождение человечества от чудовища порока».
Речь подошла к концу, и сверкающая медаль на разноцветной ленте, высшая награда Колонии Бета, была торжественно возложена президентом на шею героини. Гоулд поставил ее перед микрофоном и указал на светящуюся зеленую строку телесуфлера, висящую в воздухе перед ее глазами.
— Начинайте читать, — прошептал он.
— Меня слышно? О… хм… О народ Колонии Бета, моей возлюбленной родины, — пока что все вполне терпимо, — Когда я покинула тебя, чтобы прийти на п-помощь Эскобару, нашему другу и союзнику, и встретиться лицом к лицу с угрозой барраярской т-тирании, я и не предполагала, что мне уготована… уготована куда б-более благородная м-миссия…
И в этот момент она перестала следовать сценарию и лишь беспомощно наблюдала за собой, словно за обреченным суденышком, погружающимся в морскую пучину.
— Не вижу ничего б-благородного в том, чтобы зарезать этого придурочного садиста Форратьера. И я бы не п-приняла медали за убийство невооруженного человека, даже если бы действительно совершила это.
Она принялась стаскивать с себя медаль. Лента зацепилась за волосы и больно дернула. Корделия с яростью рванула ее.
— …Последний раз говорю. Не убивала я Форратьера. Его убил один из его людей. З-зашел к нему со спины и перерезал глотку от уха до уха. Я была там, черт побери. Он меня всю кровью залил. Пресса обеих сторон п-пичкает вас враньем об этой д-дурацкой войне. Ч-чертовы вуайеристы. Форкосиган не отвечал за военнопленных, когда в лагере творились эти бесчинства. Он п-прекратил их, к-как только принял командование. Рас-расстрелял одного из своих офицеров, только чтобы удовлетворить вашу жажду мести. И за это он тоже поплатился своей честью, уж это я вам говорю.
Трансляция с трибуны внезапно прервалась. Корделия повернулась к Душке Фредди, с трудом различая сквозь слезы его ошарашенное лицо, и со всей силы швырнула в него медалью. Она пролетела в нескольких сантиметрах от его уха и, сверкнув, канула в толпу.
Кто- то схватил ее сзади за локти. Это разбудило в ней какой-то скрытый рефлекс: она начала отчаянно брыкаться.
Если бы президент не пытался увернуться, с ним ничего бы не случилось. А так носок ее сапога угодил ему в пах с ненамеренной, но снайперской точностью. Его губы сложились в беззвучное «О», и он упал за трибуну.
Не в силах совладать с собой, Корделия громко всхлипывала, а десятки рук крепко держали ее за локти, за ноги, за талию.
— П-пожалуйста, не надо меня снова запирать! Я больше не выдержу этого. Я просто хотела домой! Уберите от меня эту чертову ампулу! Нет! Нет! Пожалуйста, пожалуйста, не надо лекарств! Простите меня!
Ее уволокли с трибуны, и крупнейшее событие года рухнуло подобно Душке Фредди.
Затем ее быстренько препроводили в один из тихих административных офисов космопорта. Вскоре появился личный врач президента и взял дело в свои руки: выставил за дверь всех, кроме ее матери, и дал Корделии столь необходимую передышку. Ей понадобился почти час, чтобы справиться с безудержными рыданиями. Наконец чувство неловкости и возмущение улеглось, и она сумела сесть прямо и разговаривать — таким голосом, словно у нее был жуткий насморк.
— Пожалуйста, извинитесь за меня перед президентом. Если бы хоть кто-то предупредил меня или спросил, готова ли я к такой встрече. Я… я сейчас н-не в самой лучшей форме.
— Мы и сами должны были догадаться, — скорбно проговорил врач. — В конце концов, то, через что вам пришлось пройти, выходит за рамки обычного военного опыта. Это мы должны извиниться перед вами за то, что подвергли вас излишнему испытанию.
— Мы думали, это станет приятным сюрпризом, — добавила мать.
— Да уж, это было сюрпризом. Остается надеяться, что меня не запрут в комнате с мягкими стенами. С недавних пор я терпеть не могу запертые помещения. — От одной только мысли об этом у нее сжалось горло. Пытаясь успокоиться, она старательно перевела дыхание.
Интересно, думала она, где-то сейчас Форкосиган, что он делает? Идея напиться до бесчувствия с каждой минутой казалась все более и более привлекательной — ей хотелось оказаться рядом с ним и надраться вместе. Она помассировала переносицу двумя пальцами, чтобы снять напряжение.
— Можно мне теперь поехать домой?
— Толпа еще не рассосалась? — спросила мать.
— Боюсь, что нет. Мы попытаемся сдержать их.
Доктор шел по одну сторону Корделии, мать — по другую, а сама она всю дорогу до автомобиля матери пребывала в воспоминаниях о поцелуе Форкосигана. Толпа все еще напирала, но как-то притихла: сограждане взирали на нее почтительно и даже слегка испуганно — это резко контрастировало с их первоначальным радостным настроем. Корделия сожалела о том, что испортила им праздник.
У жилой шахты, где была квартира ее матери, тоже толпились люди. Они стояли в фойе рядом с лифтами и даже у самых дверей квартиры. Корделия улыбалась им и легонько махала рукой, но на все вопросы лишь качала головой: она была не уверена, что сумеет ответить вразумительно. Пробравшись сквозь толпу, они наконец закрыли за собой дверь.
— Уф-ф! Они, наверное, с самыми лучшими намерениями, но… Господи, мне казалось, они хотят съесть меня живьем!
— Все так взбудоражены этой войной, и Экспедиционный корпус… все, кто носит голубую форму, стали настоящими знаменитостями. А потом вернулись военнопленные и твоя история вышла наружу… Хорошо еще, что к тому времени я уже знала, что ты в безопасности. Бедняжечка моя!
Корделия охотно позволила снова заключить себя в объятия.
— Ну, тогда понятно, откуда они взяли этот вздор. Барраярцы пустили этот нелепый слух, а все остальные подхватили. Я ничего не могла поделать.
