Мехта беззвучно присвистнула:
— Так вы уже одобряете их форму правления?
Корделия неловко поерзала.
— Ну, не то что бы… Я просто начинаю немного понимать ее, вот и все. Должно быть, это очень сложный механизм.
— Так по поводу этого «слова чести»… Вы верите, что он никогда не нарушает его?
— Ну…
— Значит, нарушает.
— Да, я была тому свидетельницей. Но это далось ему дорогой ценой.
— Значит, он нарушает клятвы за определенную плату.
— Не за плату. Я сказала «дорогой ценой».
— Не улавливаю разницы.
— «Плата» — это когда вы что-то получаете. «Цена» — когда что-то теряете. Там, при Эскобаре, он потерял… многое.
Разговор соскальзывал в небезопасную область. «Надо сменить тему, — сонно подумала Корделия. — Или вздремнуть…» Мехта снова бросила взгляд на часы и внимательно вгляделась в лицо Корделии.
— Эскобар, — произнесла Мехта.
— Знаете, ведь Эйрел честь свою потерял при Эскобаре. Он сказал, что когда развяжется со всеми делами, то поедет домой и напьется. Думаю, Эскобар разбил его сердце.
— Эйрел… Вы называете его по имени?
— А он зовет меня «милый капитан». Мне кажется, это довольно забавно. Весьма саморазоблачительно, в некотором смысле. Он и в самом деле считает меня женщиной-солдатом. Форратьер снова оказался прав… наверное, я действительно стала для него решением проблемы. Что ж, я рада…
В комнате становилось жарко. Корделия зевнула. Струйки дыма окутывали ее, словно усики плюща.
— Солдат.
— Знаете, он ведь на самом деле любит своих солдат. Он исполнен этого своеобразного барраярского патриотизма. Вся честь — императору. Мне кажется, император едва ли заслуживает этого…
— Император.
— Бедняга. Мучится не меньше Ботари. Наверное, такой же чокнутый.
— Ботари? Кто такой Ботари?
— Он разговаривает с демонами. И они ему отвечают. Вам бы понравился Ботари. Эйрелу он нравится, и мне тоже. Отличный попутчик для вашей следующей прогулки в ад. Знает тамошний язык.
Мехта нахмурилась, снова покрутила регуляторы и постучала по экрану длинным ногтем. Вернулась к предыдущему вопросу:
— Император.
У Корделии слипались глаза. Мехта запалила вторую сигарету и положила ее рядом с окурком первой.
— Принц, — произнесла Корделия. «Нельзя говорить о принце…»
— Принц, — повторила Мехта.
— Нельзя говорить о принце. Эта гора трупов. — Корделия щурилась от едкого дыма. Дым? Странный, ядовитый дым от сигарет, которые закуривают и больше ни разу не подносят ко рту…
— Вы… одурманиваете… меня… — Ее перешел в полупридушенный вопль, и она, пошатываясь. поднялась на ноги. Воздух был густым как клей. Мехта подалась вперед, приоткрыв рот от напряжения. Когда Корделия метнулась к ней, она от неожиданности вскочила с кресла и попятилась.
Корделия смахнула прибор со стола и упала на пол следом за ним, колотя его правой, здоровой рукой.
— Нельзя говорить! Не надо больше смертей! Вы меня не заставите! Все сорвалось… У вас это не пройдет, мне так жаль, сторожевой пес, помнит каждое слово, простите, застрелить его, пожалуйста, поговорите со мной, пожалуйста, выпустите меня, пожалуйста выпустите выпуститеменя…
Мехта пыталась поднять ее с полу, что-то приговаривая, успокаивая ее. До Корделии долетали обрывки фраз, пробивающиеся сквозь ее собственный лепет:
— …не должны были… идиосинкразическая реакция… очень необычная. Пожалуйста, капитан Нейсмит, лягте, успокойтесь…
В пальцах Мехты что-то сверкнуло. Ампула.
— Нет! — закричала Корделия, переворачиваясь на спину и отбрыкиваясь. Она попала по руке врача, и ампула пролетела через всю комнату, закатившись под низенький столик.
— Не надо лекарств, не надо, нет, нет, нет…
Сквозь оливковый загар Мехты проступила зеленоватая бледность.
— Хорошо! Успокойтесь! Просто лягте… вот так, хорошо…
Она кинулась к кондиционеру, включив его на полную мощность, и затушила вторую сигарету. Воздух быстро очистился.
Корделия лежала на кушетке, пытаясь выровнять дыхание и дрожа. Так близко… она была так близка к тому, чтобы предать его… а ведь это был только первый сеанс. Постепенно она остыла, в голове слегка прояснилось.
Она села и спрятала лицо в ладонях.
— Это была грязная уловка, — монотонно проговорила она.
Мехта улыбнулась, с трудом скрывая возбуждение.
— Ну, возможно, отчасти. Но это был невероятно продуктивный сеанс. Гораздо более продуктивный, чем я ожидала.
«Еще бы, — думала Корделия. — Небось, наслаждалась моим спектаклем?»
Опустившись на колени, Мехта собирала обломки своего записывающего устройства.
— Простите за разбитый прибор. Не представляю, что нашло на меня. Я уничтожила ваши результаты?
— Да, вы должны были просто заснуть. Странная реакция. Но все в порядке. — Она победоносно вытащила из обломков неповрежденный картридж с данными и осторожно положила его на стол. — Вам не придется проходить через это снова. Все данные целы. Отлично.
— И какие же предварительные выводы вы делаете? — сухо поинтересовалась Корделия, не отнимая рук от лица.
Мехта разглядывала ее с профессиональным интересом.
— Вы, без сомнения, самый сложный случай, с каким мне доводилось сталкиваться. Но теперь-то у вас должны исчезнуть последние сомнения в том, что барраярцы… э-э… насильственно изменили ваше мышление. Прибор буквально зашкаливало. — Она уверенно кивнула.
— Знаете, — сказала Корделия, — Я не восторге от ваших методов. Я питаю… особое предубеждение к использованию на мне наркотических препаратов без моего согласия. Я думала, это противозаконно.
— Но иногда необходимо. Данные гораздо чище, если испытуемый не знает о наблюдении. Это считается вполне этичным, если впоследствии согласие получено.
— Согласие задним числом, вот как? — промурлыкала Корделия. Ярость и страх двойной спиралью вились вдоль ее позвоночника, сжимая его все туже и туже. Ей стоило больших усилий сохранять на лице улыбку, не позволяя ей превратиться в оскал. — Такая юридическая концепция мне никогда даже в голову не приходила. Звучит… почти по-барраярски. Я не желаю, чтобы вы мною занимались, — резко добавила она.
Мехта сделала пометку в блокноте и с улыбкой подняла голову.
— Это не выражение эмоций, — подчеркнула Корделия. — Это официальное требование. Я отказываюсь принимать от вас дальнейшее лечение.
Мехта понимающе кивнула. Она что, глухая?
— Колоссальный прогресс, — радостно констатировала Мехта. — Я и не надеялась ближе чем через неделю обнаружить защитную реакцию отторжения.
