Человек-жаба чрезвычайно медлителен. Очень долго стоит перед каждой картиной, иногда его нос отделяют от полотна лишь несколько сантиметров. «Рай» Тинторетто (двадцать метров шириной, десять высотой; табличка сообщает, что это самая большая картина, когда-либо написанная на холсте) заполнен множеством фигур. Варам отошел к прозрачной внутренней стене, чтобы охватить взглядом всю картину, потом вернулся к прежнему положению, уткнулся в нее носом.
— Интересно, что у его ангелов крылья черные, — нарушил он наконец молчание. — Прекрасно. А посмотри сюда, здесь белые линии на черных крыльях одного из ангелов образуют буквы. «СЕР» — видишь? Остальная часть слова скрыта в складках. Именно это я хотел посмотреть. Интересно, что это такое.
— Какой-то шифр?
Он не ответил. Свон задумалась, какова его обычная реакция на искусство? Он перешел к следующей картине. Возможно, что-то говорил про себя. Его нисколько не интересовало ее мнение об этих полотнах, хотя он знал, что она художница. А она переходила от картины к картине, любуясь портретами. Большие многофигурные сцены — это для нее слишком, словно киноэпопею втиснули в один кадр. Между тем люди на портретах смотрели на нее с выражением, которое она узнавала сразу. «Я всегда я, я всегда новый, но я всегда я» — восемь столетий они твердят это. Целая галерея самодовольных женщин и мужчин. У одной женщины обнажен левый сосок, сразу под ожерельем; Свон вспомнила, что в большинство периодов это признали бы греховным. У большинства женщин маленькие груди и широкие талии. Хорошо питаются, не знают физических нагрузок, не кормят грудью, не работают. Тела благородных. Начало видообразования. Леда Тинторетто, кажется, очень довольна налетевшим на нее лебедем, даже защищает лебедя от нападения пришельца. Свон[10] раз или два была в такой же ситуации, лебедем по отношению к Леде — без насилия, конечно, по крайней мере без физического — и помнит, что одним Ледам это нравилось, другим — нет.
Она вернулась к Вараму. Тот снова рассматривал «Рай» — теперь отойдя как можно дальше к внутреннему окну. Свон картина по-прежнему казалась запутанной.
— Слишком много народу, — сказала она. — Фигуры расставлены чересчур симметрично, а Бог-отец и Христос похожи на дожей. Вообще вся сцена напоминает заседание венецианского сената. Может, таково было представление Тинторетто о рае.
Варам хмыкнул.
— Ты не согласен. Тебе она нравится.
— Не уверен, — ответил он и отошел еще на несколько метров.
Не хочет говорить. Свон вернулась к разглядыванию венецианцев. Для нее искусство — это сделать что-то, что можно будет потом обсуждать. Невыразимый эстетический отклик, общение с картиной — для нее это слишком утонченно. Один из портретов смотрит на нее сердито, другой пытается сдержать легкую ироническую улыбку; они с ней согласны. Она застряла здесь с жабой. Мкарет сказал, что Алекс уважала этого человека, но сейчас Свон усомнилась, так ли это. Кто он? Что он такое?
Низкий голос известил о том, что им пора возвращаться в Терминатор, который вскоре окажется на их широте — как и солнце.
— О нет! — негромко воскликнул Варам, услышав объявление. — Мы же только начали!
— Здесь более трехсот картин, — заметила Свон. — За одно посещение не посмотреть. Тебе придется вернуться.
— Надеюсь, — сказал он. — Они поистине великолепны. Я понимаю, почему его прозвали Иль Фуриозо[11]. Должно быть, он работал целыми днями.
— Думаю, именно так. У него в Венеции было свое убежище, которое он почти никогда не покидал. Закрытая мастерская. Помощниками были его собственные дети.
Минутой раньше Свон прочла это на одной из табличек.
— Любопытно.
Он вздохнул и следом за ней пошел на поезд. Возвращаясь в город, они миновали группу солнцеходов; Свон указала на них. Ее гость оторвался от размышлений и посмотрел.
— Им необходимо постоянно двигаться, — сказал он. — Как же они отдыхают, едят, спят?
— Мы едим на ногах и спим в тележках, которые везут товарищи, — сказала Свон. — По очереди; и так непрерывно.
Варам посмотрел на нее.
— Значит, ты подвержена непреодолимым порывам к действиям. Понимаю их притягательность.
Она едва не рассмеялась.
— А тебе нужен такой порыв?
— Думаю, он всем нужен. Разве нет?
— Нет. Мне совсем ни к чему.
— Но ты присоединяешься к этим одичалым.
— Только ради каких-то других дел. Осмотреть местность, увидеть солнце. Проверяю, в каком состоянии уже сделанное или копаюсь в чем-то новом. Мне не нужно придумывать себе занятия.
Тут она поняла, что все обстоит как раз наоборот, и замолчала.
— Тебе повезло, — сказал он. — Большинству приходится.
— Ты думаешь?
— Да. — Он показал на солнцеходов, оставленных позади. — Что, если ты столкнешься с препятствием, которое помешает тебе продолжать движение на запад?
— Таких препятствий надо избегать. В некоторых местах устроены пандусы, чтобы перебраться через холмы, или специальные трассы, позволяющие быстро преодолеть трудный участок. На хорошо освоенных маршрутах. Одни придерживаются их, другие нет. Те, кто любит новые территории, иногда совершают полный круговой обход новыми путями.
— Ты из таких?
— Да, но полный круг для меня слишком долго. Обычно я ухожу на неделю или две.
— Понятно.
Ему определенно не было понятно.
— Мы созданы для этого, — вдруг сказала она. — У нас тела кочевников. Люди и гиены — единственные хищники, которые преследуют добычу до изнеможения.
— Я люблю ходить, — признался он.
— А ты? Чем ты занимаешь свое время?
— Думаю, — сразу ответил он.
— И этого тебе достаточно?
Он взглянул на Свон.
— Есть многое, о чем нужно подумать.
— Но что ты делаешь?
— Ну, пожалуй, читаю. Путешествую. Слушаю музыку. Разглядываю произведения визуального искусства. — Он задумался. — Я работаю над проектом преобразования Титана, по-моему, это очень интересно.
— И участвуешь в работе Лиги Сатурна — в более общем смысле, как сказал мне Мкарет. Системная дипломатия.
— Да, мое имя выпало по жребию, и мне пришлось тратить на это время, но сейчас с этим почти покончено. Я намерен вернуться на Титан, к своему уолдо-манипулятору.
— Так… над чем же ты работал с Алекс?
В его выпученных глазах появилось тревожное выражение.
— Э… она не хотела, чтобы я об этом рассказывал. Но она часто говорила о тебе, и теперь, когда она умерла, я подумал, что она могла оставить тебе сообщение. Или даже так все устроить, чтобы ты могла ее заменить.
