Они помолчали. Оба вслушивались в искусственную ночь корабля, словно могли уловить в этом огромном стальном шаре шум фотонных двигателей, а может быть, и лязг инструментов, которыми техники ломают, пробиваются… приближаются к взрыву.
Наконец Гарно встал, и Элизабет последовала за ним, потому что знала, куда он идет. Они приоткрыли дверь гипнория и долго смотрели с порога на сына, спящего в слабом ледяном сиянии.
Он покоился в коконе из хрома и стекла. Его обвивали трубки, переливающиеся колдовскими красками.
— Ему что-то снится, я уверена, — сказала Элизабет.
Гарно шагнул назад.
— Не думаю, чтобы я сейчас мог уснуть.
— Ты хочешь пойти туда?
Оба знали, о чем она говорит.
— Тебе необходима какая-нибудь роль, — сказала она, закрывая дверь гипнория. — Мученичество в роли социопсихолога у тебя не получилось, и тебе обязательно надо найти другую. В этом все дело, правда?
Он устало улыбнулся.
— Я боюсь стать таким же бесполезным, как Шнейдер. — Он одевался — неторопливыми точными движениями. — Понадобятся столетия, чтобы люди поняли, какие таланты требуются для звезд.
И он вышел. Через голубоватые галереи и поблескивающие колодцы трапов снова добрался до низа корабля, до его “южного полюса”, где фотонные двигатели упрямо продолжали выбрасывать ливень света.
Он сообщил о своем приходе по малому контрольному телевизору, миновал узкий тамбур и оказался в круглом помещении, где на стенах висели защитные костюмы.
— Приветствую вас в нашем пекле, — произнес голос Кустова. — Натяните на себя одно из этих чучел и присоединяйтесь к нам. Вы считаете, что нужно подправить нашу хрупкую психику?
— Вы в этом не нуждаетесь, Кустов, — сказал он, снимая со стены белый костюм. — Просто я хочу быть в первых рядах партера.
Гарно шагнул в мир хрома и пламени, где люди, несмотря на сияющие костюмы, казались совсем неуместными. Хром сверкал на машинах, а огонь — в треугольных смотровых окнах, сквозь которые было видно самое сердце двигателей. Гарно взглянул на ослепительные кабели, связывающие батареи с главным генератором. Он слышал под ногами рев извергаемой энергии и не мог прямо посмотреть на чудовищное пламя потоков света.
Он узнал высокую фигуру Кустова и помахал рукой. На лице инженера за прозрачной маской блуждала напряженная улыбка. Кустов взял Гарно за руку и потянул его влево, к мостику, который, казалось, вел внутрь двигателей. Они поднялись по ступенькам и очутились перед трехметровым квадратным экраном. Поверхность стекла была темно-серой.
— Взгляните, — сказал Кустов.
Он нажал на клавишу в правом нижнем углу, и Гарно на секунду зажмурился. Справа и слева от пылающей кильватерной струи корабля тянулось черное и темно-фиолетовое пространство пустоты. В миллиардах километров позади светлая полоса терялась в изумрудном тумане среди бесчисленных звезд.
— Оседлавшие свет, — сказал Кустов. — Это мы.
В его голосе слышалась ирония и грусть. И Гарно внезапно осознал, что положение действительно очень серьезно. Еще более серьезно, чем думали Арнгейм и навигаторы.
— Вы не справитесь?
— Как повезет. Заметьте, компьютер папочки Арнгейма даже рассчитал наши шансы. Но я опасаюсь, что мы ничего не сможем, Гарно. — Он поднял левую руку и посмотрел на хронометр, который оставшаяся на Земле жена подарила ему двадцать лет назад. — Примерно через два часа, если мы не найдем гениального решения, произойдет гигантский взрыв.
— Но Арнгейм говорил только о втором генераторе. Он поручил мне разработать план эвакуации, чтобы…
— Боюсь, я не полностью его информировал, — спокойно сказал Кустов. — Видите ли, я не думаю, что всю колонию следует известить о близком конце. Вы знаете взгляды Арнгейма…
— А вы? Знаете ли вы мои взгляды?
— Увы, очень приблизительно. — Во взгляде Кустова появилось глубокое утомление. — Но я ничем не рискую, даже если ошибусь.
— То есть?
— Мне очень жаль, Гарно, но вы останетесь с нами.
Он спустился в аппаратный зал. Гарно побежал за ним и схватил его за плечо.
— Черт возьми, Кустов, вы что, с ума сошли? Вы могли бы просто ничего мне не говорить.
— У вас есть глаза и эта ваша интуиция. Десять минут здесь и три слова с персоналом, и вы все поняли бы.
— А Арнгейм? А другие?
— Они сюда не попали бы, даже если бы захотели. Да и в любом случае… — Он указал на хронометр. — У нас остается очень мало времени.
Гарно умолк, хотя в голове у него пронеслась добрая сотня фраз. Он одновременно и бесился, и восхищался Кустовым.
Элизабет… Сын… Даже если бы Кустов не задержал его здесь, у него все равно не хватило бы мужества, чтобы вернуться и лгать им…
Выброс прошел через омываемую потоками энергии пустыню, в которой перекрещивались разнообразные силы тяготения. Теперь он приближался к цели, указанной Исходным Комплексом. По его приказу выброс разветвился и немного изменил свою структуру, чтобы сразу передать ему поглощенную энергию.
Источник ее был теперь в нескольких мгновениях роста Выброс сравнил свою скорость со скоростью источника и передал Комплексу удивительный результат. По-видимому, источник был самым быстродвижущимся объектом в этой части пространства.
“Скорее!” — скомандовал Комплекс.
Разветвления бесчисленными нитями пронизали пространство. Выброс дотянулся до источника, передал информацию об этом и стал ждать ответного приказа. Приказ пришел почти сразу: “Анализ, врастание”.
Выброс продвинулся к могучему источнику чистой энергии, сводя все разветвления в одну точку.
“Поглощение!” — приказал Комплекс.
— Чуть больше полутора часов, — сказал Кустов.
Четыре человека продолжали возиться у панелей управления. Трое других находились дальше, внутри нервной системы двигателей, и пытались приостановить реакцию, начавшуюся несколько часов назад.
— Там происходит черт знает что, — сказал Кустов. — А мы не можем передать никаких сведений для будущих экспедиций. Это дефект конструкции, Гарно. Катастрофа назревала постепенно, но ее можно было предупредить. И то же самое может произойти десятки раз, прежде чем…
Он вдруг замолчал. Один из техников бежал к ним, размахивая руками.
В ту же секунду Гарно увидел, что многие сигнальные лампочки погасли. Он решил, что это взрыв, и его мышцы напряглись. Он ни о чем не мог думать и секунду чувствовал себя словно на грани сна и смерти. Потом все опять стало обычным. Под ногами по-прежнему чувствовалось биение могучих двигателей, но… было ли оно таким же, как раньше?
