— Я пришел убить тебя, — снова прохрипел Поль и дернулся, отводя свой взгляд, не в силах более смотреть на этого изможденного, бледного дьявола, чьи глаза горели яростным, пожирающим его волю огнем. И от ужасного осознания того, что снова, как и раньше, он потерпит в соперничестве поражение, лицо Поля смертельно побледнело и покрылось каплями пота. — Где Ванни? — невнятно пробормотал он.
А тонкие губы Эдмонда уже зазмеились улыбкой. Снова он победил, снова держал в руках волю врага.
— В твоем доме и ждет тебя.
— Ты лжешь! Ты — ухмыляющийся дьявол!
— Я никогда не лгал, потому что никогда не видел в этом необходимости, — спокойно ответил Эдмонд. С каждой минутой действие наркотика слабело, и он чувствовал, как его все сильнее и сильнее охватывает слабость. Надо было спешить, и он поймал взглядом ускользающий взгляд безмерно измученного Поля. «Этот истеричный идиот бросит оружие и, теряя рассудок от страха, побежит с места преступления, — подумал он, — и это будет исполнено в лучших традициях современных спектаклей и авантюрных романов. Два револьвера и один труп — явление для нас крайне нежелательное». И с небывалой настойчивостью, проникая в самые глубины мозга Поля и диктуя ему безмолвный приказ, Эдмонд впился взглядом в глаза Поля.
«Слушай меня и запоминай, Поль. Уходя отсюда, ты сунешь пистолет в карман. После этого немедленно возвращайся к Ванни. Ничего не говори ей. Отныне и навечно замыкаю я губы твои».
Закончив, Эдмонд увидел, как в застывших зрачках смотрящих на него глаз промелькнула тень понимания. Готовый взорваться мозг Поля, конечно, не в силах будет вспомнить ни слова, но где-то глубоко в подсознании сохранятся они, его слова, — повелительные и властные.
И еще короткое мгновение продолжая держать беспомощного врага во власти своего жестокого взгляда, Эдмонд достал из кармана то, что принес с собой из лаборатории, и длинные пальцы, обхватив, сжали рубчатую рукоятку.
— За все зло, причиненное тебе, желаю я расплатиться сполна, — сказал он и опустил взгляд.
Тишина.
Эдмонд с усилием приподнял отяжелевшую голову и увидел, как болезненная слабость разливается по бледному лицу Поля, как дрожит револьвер в его нерешительно опущенной руке. И еще Эдмонд заметил, как появилось и задрожало за спиной Поля знакомое золотое облако, и что череп обезьянки Homo улыбается приветственной, почти веселой улыбкой. «Ив надире, как и в зените жизни, я покорно следую за своей фантазией», — в отрешенной задумчивости мелькнула короткая мысль, и Эдмонд улыбнулся своей незабываемой иронической улыбкой. А за ней яростным огнем полыхнул приказ в его глазах, и в нарождающейся с новой силой ненависти вскинулась и стала твердой безвольная рука Поля. Улыбаясь, Эдмонд опустил голову, и в ту же секунду сухо треснул выстрел.
Не прочти Поль этого в утренних газетах, он никогда бы и не узнал, что все это время Эдмонд Холл сжимал в руке револьвер с одним стреляным патроном.
Томас Маршалл Коннор доживал последние минуты. Смерть, стоявшая у порога, обрела вид электрического стула, на котором приговоренного должны были казнить за то, что он сгоряча убил человека.
Это казалось Коннору вполне справедливым. Он устал нести бремя вины, и теперь, когда впереди маячило избавление, все окружавшее как-то отступило на задний план — и похожая на склеп камера, и коленопреклоненный священник, возносящий к небу мольбу о прощении грешника, и топот кованых сапог в коридоре за дверью. Его не затронула даже унизительная процедура подготовки к казни, когда служители смерти выбрили ему голову и разрезали от пяток до колен тюремные брюки, обеспечивая тем самым беспрепятственное проникновение электрического разряда.
Он с нетерпением ждал, когда же в последний раз переступит порог своего неприветливого обиталища, и обрадовался, увидев, наконец, что за ним пришли. Неопределенность кончилась. Коннор с чувством облегчения сел на указанное место и безропотно позволил палачу укрепить электроды на голове и ногах. Он слышал взволнованный шепот допущенных к зрелищу свидетелей и репортеров, но, не желая утрачивать самоконтроля, даже не взглянул в их сторону.
Когда процедура подготовки завершилась, он внутренне напрягся, готовый выдержать любые муки в обмен на скорую смерть, однако ощутил лишь яркую вспышку и внезапную судорогу, скрутившую тело.
Угасавшее сознание отметило переход от жизни к смерти как погружение во тьму, в благостный сон без сновидений, желаний и мук. И если бы его лицо могло выразить то, что почувствовал он в свой последний миг, там появилась бы счастливая улыбка примиренного с жизнью существа.
* * *
Внезапно в окружающем мраке возник лучик света. Неясное световое пятно постепенно приняло очертания выломанного в потолке отверстия с неровными краями. Глядевший на него человек отметил этот факт с некоторым недоумением: он не понимал, почему в его сон вошел образ пролома.
С некоторым усилием закрыв глаза, он убедился, что изображение дыры исчезло — значит, она существует на самом деле. Осознав это, человек почувствовал, как постепенно в памяти начали возникать и другие образы, словно разбуженные видом реального отверстия.
Из каких-то загадочных глубин выплыло имя — Томас Маршалл Коннор, и он вспомнил, что так зовут именно его. Вместе с именем он вспомнил все — ВСЕ! — и понял, что лежит в могиле… Но сверху, через пролом, в страшную яму проникал воздух, оттуда слышались детские голоса… Там была жизнь!
Глубоко вздохнув, он подумал, что тот смешной старикашка в камере вымолил-таки отпущение грехов, а значит, преступнику вновь дарована жизнь. Эти рассуждения позабавили Коннора, но смеха не получилось: казалось, в его теле функционировал только мозг, еще способный воспринимать информацию. Испуганный мыслью, что электрический разряд вместо смерти вызвал паралич, Коннор принялся последовательно концентрировать внимание на каждой конечности. Какова же была его радость, когда удалось, наконец, пошевелить пальцами. Но одновременно с ощущением движения на него внезапно обрушился невероятный холод — словно по жилам циркулировала не кровь, а ледниковая вода.
Это окончательно вернуло Коннора к жизни, и он задумался, как бы поскорее выбраться из могилы. Вид недалекой дыры подсказал ему решение воспользоваться небрежностью могильщиков: вероятно, не такой уж толстый слой земли закрывал его гроб.
Однако от намерения до его выполнения прошел довольно долгий срок, поскольку ноги и руки отказывались сгибаться. Успех зависел от слаженной работы тела, а этого как раз и не получалось, словно все кости навсегда утратили связь между собой. Наконец ему удалось упереться ладонями рук и коленями в крышку своего узилища, и он в отчаянном порыве толкнул ее вверх. Трухлявые доски легко поддались, и на Коннора посыпались сухие комья земли. Отирая лицо и отплевываясь, он сел и открыл глаза, но тут же со стоном зажмурился — солнечный свет, ослепив его, едва не сжег сетчатку.
