— Вы вообразили, что это один и тот же человек?
— Воображение, — ответил Майлз, — тут совершенно не причем. Но мне нужны доказательства, доказательства а-ля «встать, суд идет».
Взгляд Форриди стал неудобно жестким.
— Почему вы предположили, что обвинение против Иэнаро будет в измене?
— О, ладно… Я не подумал. Воровство гораздо лучше и не так привлекает внимание, если его врагу нужно, чтобы гражданская полиция вытащила Иэнаро на открытое место, где он сможет легко его застрелить.
Форриди наморщил лоб.
— Лорд Форкосиган… — Но он, похоже, решил получше обдумать то, что собирался сказать. Он только тряхнул головой и удалился.
Чуть позже забрел Айвен, рухнул на диван Майлза, закинул обутые в сапоги ноги на подлокотник и вздохнул.
— Ты все еще здесь? — Майлз отключил свою комм-консоль, от которой уже начинали скашиваться глаза. — Я думал, ты за городом, сгребаешь сено, или катаешься в нем, или что-нибудь в этом духе. В конце концов, это наши последние два дня здесь. Или у тебя приглашения кончились? — Майлз ткнул большим пальцем в потолок: «Нас могут прослушивать».
Айвен скривил губы: «Заметано».
— Форриди приставил больше телохранителей. Это в своем роде мешает спонтанности. — Он уставился в пространство. — Кроме того, я теперь опасаюсь, куда свои ноги ставить. Была ведь какая-то царица египетская, которую доставили завернутой в ковер? Может повториться.
— Запросто может, — пришлось согласиться Майлзу. — Вернее, повторится почти наверняка.
— Здорово. Напоминай мне с тобой рядом не стоять.
Майлз поморщился.
Через минуту или две Айвен добавил:
— Мне скучно.
Майлз выгнал его из комнаты.
Церемония Песнопений, Открывающих Великие Врата, не влекла за собой открытие каких-либо врат, хотя действительно включала в себя пение. Огромный хор из нескольких сотен гемов, как мужчин, так и женщин, одетых в белые на белом одежды, расположился около восточного входа внутри Небесного Сада. Они планировали пройти процессией вокруг четырех главных направлений и в итоге, уже после полудня, закончить у северных ворот. Хор пел стоя, располагаясь вдоль волнообразного участка земли с удивительными акустическими свойствами, а скорбящие галактические посланники, гемы и хауты стоя слушали. Майлз поджал в сапогах ноги и приготовился терпеть. Открытое место действия оставляло достаточно пространства для пузырей хаут-леди, и скрытые силовым полем, они были здесь — несколько сотен, рассыпанных по поляне. Сколько же хаут-женщин действительно живет здесь?
Майлз обвел взглядом их маленькую делегацию: себя, Айвена, Форобьева и Форриди, всех в черных мундирах своих Домов, а также Миа Маз, одетую как и раньше в поразительное черно-белое платье. Теперь Форриди выглядел в большей степени по-барраярски, больше был похож на офицера, и — должен был признать Майлз — казался куда более зловещим, чем в его нарочито унылых цетагандийских гражданских костюмах. Маз положила руку на локоть Форобьева и, когда зазвучала музыка, она привстала на цыпочки.
«Захватывающая дух» могло быть весьма точным определением, осознал Майлз: губы его раздвинулись, а волоски на тыльной стороне рук встали дыбом, когда неописуемые звуки омыли его с головы до ног. Гармонии и диссонансы следовали друг за другом вверх и вниз по гамме с такой точностью, что слушатель легко мог различить каждое слово, когда голоса не были просто бессловесными вибрациями, они, казалось, вползали прямо в спинной мозг, и звенели в подсознании непрерывным рядом чистых эмоций. Даже Айвен стоял, оцепенев. Майлзу хотелось что-то сказать, чтобы выразить свое восхищение, но нарушать абсолютную сосредоточенность, которую требовала музыка, казалось каким-то святотатством. После где-то тридцатиминутного выступления, музыка временно подошла к завершению, и хор приготовился грациозно переместиться к своей следующей остановке, за ним более нестройно последовали делегации.
Две группы двинулись разными маршрутами. Слуги-ба под руководством величественного гем-лорда мажордома проводили делегатов к буфету, чтобы те смогли отдохнуть и чтобы задержать их, пока хор приготовится к следующему выступлению у южных ворот. Майлз беспокойно проводил взглядом пузыри хаут-леди, которые, естественно, не составили компании иноземным посланниками, но уплыли собственной стаей в третьем направлении. Он все меньше отвлекался на достопримечательности Небесного Сада. Можно ли окончательно привыкнуть к этому, как к должному? Хауты, конечно, кажется, привыкли.
— Мне кажется, я начинаю привыкать к этому месту, — признался он Айвену, пока шел рядом между ним и Форобьевым в этом неровном параде чужеземных гостей. — Или… мог бы привыкнуть.
— М-м, — произнес посол Форобьев. — Но когда эти славные ребята дали волю своим ручным гем-лордам, чтобы те подобрали кое-какую дешевую недвижимость недалеко от Комарра, у нас погибли пять миллионов. Надеюсь, это не ускользнуло из вашей памяти, милорд.
— Нет, — твердо ответил Майлз. — Никогда. Но… Даже вы недостаточно стары, чтобы лично помнить войну, сэр. Я и вправду начинаю сомневаться, что мы когда-нибудь вновь увидим подобные усилия со стороны Цетагандийской империи.
— Оптимист, — буркнул Айвен.
— Позвольте мне уточнить. Моя мать всегда говорит: поведение, которое поощряется, повторяется. И наоборот. Мне кажется… что, если гем-лордам не удалось записать на свой счет новые территориальные успехи в нашем поколении, пройдет еще много времени, прежде мы увидим, как они попытаются снова. В конце концов, период изоляции, следующий за периодом экспансии — не новый феномен в истории.
— Не знал, что ты увлекаешься политологией, — заявил Айвен.
— Вы сможете доказать свою точку зрения? — спросил Форобьев. — Меньше чем за поколение?
Майлз пожал плечами.
— Не знаю. Это одна из тех подсознательно, инстинктивно чувствуемых вещей. Если вы дадите мне год и департамент, я, возможно, смог бы произвести обоснованный анализ, с диаграммами.
— Признаюсь, — добавил Айвен, — трудно представить себе, как, скажем, лорд Иэнаро кого-то покоряет.
— Дело не в том, что он мог бы. Просто ко времени, когда у него может появиться шанс, он будет слишком стар, чтобы его это волновало. Я не знаю. Хотя, после следующего периода изоляции, ставки не принимаются. Когда хауты еще через десяток поколений закончат латать самих себя, я не знаю, чем они станут. «И они также этого не знают». Эта мысль показалась странной ему самому. «Ты хочешь сказать, что здесь за это никто не отвечает?» — После этого завоевание вселенной может показаться им чем-то вроде незрелой и скучной игры из детства. В противном случае, — мрачно добавил он, — их тогда не остановишь.
