Мемуары, мемуары… Такие может написать каждый, бывавший в боях, и многие пишут. Некоторых даже издают. Кто и как выбирает, неизвестно, потому что все они похожи друг на друга, эти скверно изложенные сухие истории. Мемуаристы перечисляют факты, извлекают из несовершенной человеческой памяти хронику, которую могут куда точней и подробней представить армейские ИскИны. Эмоций в текстах нет – то ли авторы не умеют их передать, то ли смущаются этого, то ли эмоции их до сих пор слишком сильны и страшны, чтобы звать их в реальность… Капитан Маршем писал так же весомо и неуклюже, как прочие ветераны, но не боялся разговорных выражений и крепких словечек, поэтому история его звучала живее прочих.
Отрывок был посвящён десанту на Зелёный Дождь.
«Зелёный Дождь, – мелькнуло в мыслях Николаса, пока он невнимательно проглядывал вступление. – Надо быть мантийцем, чтобы так назвать планету… Потом он вспомнил, что все Манты называются Мантами и задумался. У Мант есть прозвища? Или это была не Манта, просто далёкая колония?»
«Планетарный штурмовик “Теокалли”, обстоятельно перечислял ветеран, лёгкие крейсера “Красный охотник” и “Мертвец”, ракетоносные шхуны “Ведьма” и “Волчица”…
«В системе мы не встретили никакого сопротивления. На орбите Дождя обнаружился материнский корабль с молодняком. Мы и раньше слышали, что мантийские корабли – живые, но такого не ожидали увидеть. Одно дело биоконструкция, другое – зверь, который приносит детёнышей. Мать находилась на геостационарной орбите, а молодняк постоянно менял орбиты и время от времени пытался уйти глубже в космос. Судя по форме хвостов, матка родила “бабочек”. Их было три. Пока мы шли на сближение, то всё гадали, сколько им от роду. Новорожденные корабли мы видели впервые. Честно сказать, любопытно было. Командир «Волчицы» без необходимости выпустила разведывательный модуль. Запись с модуля шла качественная, мы сливали её себе в жетоны на память.
Если бы мы натолкнулись на ферму-верфь, маток должно было бы оказаться больше. Похоже, что матка решила разродиться не там, где положено. Много было шуток про то, что экипаж оказался в неудобном положении.
Молодые «бабочки» достигали километра в размахе крыльев, но по сравнению с гигантской маткой казались крошечными. Они выглядели трогательно. Возможно, умиление, которое мы испытывали при виде будущих кораблей противника, тоже стало одной из причин трагедии».
Маршем писал одинаковыми рублеными фразами. Тяжело было в них вчитываться, но легко скользить по ним глазами, воспринимая смысл. Несуществующие красоты текста не отвлекали от сути.
Николас прикрыл глаза и представил себе то, что происходило на Зелёном Дожде шестьдесят лет назад.
…Вот старый человек, изношенный, испитой – капитан Маршем. Кожа у него серая, обвислая, а правая рука – младенчески розовая и будто резиновая. Руку отращивали полгода. Пройдёт ещё полгода – и рука состарится, но сейчас выглядит чёрт-те как. Капитан сидит за хлипким походным столом. На розовых пальцах вытянутой правой руки – радужные, сказочно красивые силовые струны. Как марионетку, капитан ведёт по джунглям Дождя автоматический танк.
Проходит трое суток. Капитан стоит, заложив руки за спину, возле стола, а за столом сидит полковник Лидс, Эмилия Лидс, командир штурмовика «Теокалли». Перед ними, за голографической стеной, мантийская делегация. Стена прозрачна в одну сторону, они не видят людей. С ними разговаривает полковой ИскИн. Компьютер говорит очень вежливо, почти вкрадчиво, и интонации противоречат смыслу слов. Стоять. Руки за спину. Смотреть в пол. Кто поднимет глаза – получит разряд. Мантийцев трое, один пожилой, двое молодых. Все светловолосые, одеты в белое и зелёное и очень красивые. Даже в скупых строках воспоминаний капитана сквозит изумление: мантийцы выглядят как люди, только лучше.
Они просят пощады. Они не сдаются, потому что и не пытались противостоять. Это учёные, физики, на Дожде они проводили научную работу. Они оказались в ловушке, потому что их корабль почуял приближение чужого военного флота и от испуга разродился раньше времени. «Манта»-родительница не бросит детёнышей, а сами они ещё не способны передвигаться по далёкому космосу…
Услышав это, полковник Лидс от души смеётся, и все остальные тоже хохочут.
Мантийцы получают гарантии безопасности.
Но у боевой группы есть приказ занять планету. Разбивают лагерь, запускают спутники связи, докладывают на базу. Мантийцам запрещено вызывать транспорты, запрещено выходить на связь. Они нонкомбатанты. Если они будут хорошо себя вести, их отпустят, как только корабль-матка сможет передвигаться. Полковник даже удовлетворяет просьбу начальника работ и отводит грозный «Теокалли» на орбиту другой планеты в системе, чтобы не пугать мать и малышей.
А пехота идёт в посёлок. Нужно убедиться, что противник не лжёт – что у них действительно нет оружия.
У них нет оружия.
У них есть дети, чистенькие тихие большеглазые дети. И статные женщины, и молодые девушки в белых платьях, и синее озеро, в котором можно купаться. Полковник нервничает и приказывает командирам бдительно следить за личным составом – опасается изнасилований. Изнасилований нет. Есть странная реакция на противника, которая подозрительно похожа на братание, и полковник нервничает ещё сильнее. Но это не братание. Это естественная реакция человека на беспомощное, безобидное, доброе и очаровательное существо. Капитан Маршем по-солдатски прямо передаёт ответ одного бойца, у которого спросил, нравятся ли ему мантийки. Солдат ответил, что нравятся очень, но ведь это же как кролика оприходовать.
Сам Маршем в мантийский посёлок не ходит.
Ему противно.
Ему и ещё нескольким офицерам, про рядовых он ничего не говорит. Но есть люди, которые при виде противника чувствуют не симпатию, а инстинктивную брезгливость. Вначале им самим неловко от этого, и они молчат, скрывая неудовольствие.
Через месяц они единственные останутся живыми – и людьми.
Один из бойцов, часто ходивших в посёлок, подхватывает странную кожную болезнь. Вокруг инопланетные джунгли, поэтому никто особенно не удивляется. Существуют правила биологической защиты, но как ни следи, кто-нибудь непременно о них забудет. Анализы показывают вирус, солдат получает инъекцию вирусофага и, сам над собой смеясь, ложится на сутки в лазарет. Он даже доволен – он сможет отдохнуть в покое.
Ночью у него начинается бред. Ещё трое суток он не приходит в сознание, состояние его неуклонно ухудшается. Врач бессилен. «Ведьма» с образцами вируса отправляется к ближайшей военной лаборатории, но до той неделя пути, а за трое суток заболевают ещё семеро, в том числе сам врач. Солдат умирает. При вскрытии видны совершенно разрушенные печень, почки, лёгкие, мозг. Человека словно пожрало живьём.
