Тот снова стал оправдываться:
– Господин СтарПоПар, так ведь…
– Отставить сокращения! Набрались ереси от гада Верховного, ещё от кого услышу, на порченую делянку не выпущу, – бурчал старший чистильщик. – Повадились шляться в командировки, заразу оттуда всякую в душах таскаете.
Он выпустил взволнованного до мелкой вибрации прислужника, сказавши: «Пшёл вон, коллега, я сам разберусь, чем от урода пахнет», – и склонился над серым клубком, изнизанным жилами информационных каналов.
– Я не хочу… зверем!.. – услышал он.
Долго принюхиваться к эманациям потерпевшего не пришлось, исходящий от него аромат был хорошо знаком старшему чистильщику.
– Эй, урод! – позвал он и потрепал клубок по бокам, чтобы привести в сознание.
– Я не хочу! – отчётливей произнёс искалеченный на службе младший чистильщик. Одрябшие его информационные жилы наполнились потоками информации.
– Хочешь не хочешь, а докладывай, когда спрашивает старший по параллельности! – строго приказал старший чистильщик. – Именем Космогона, правду, только правду и ничего кроме правды. Кто велел тебе прикипеть душой к инфовойду? Кто позволил монополизировать информацию о причинах неслияния? Виновен? Отвечай!
– Невиновен я, господин начальник, – взмолился младший чистильщик. – Затянуло меня зверское воспоминание. Думал я, что он червь, а не червь он. Зверь. Невиновен я.
– Виновен или не виновен, мне судить. Толком рассказывай. Лей прямиком из души в душу, чтоб не подслушали. И покороче, тезисно.
Приняв информацию, омрачился старший по параллельности.
– Невиновен я, – снова заскулил, заметив это, Чистильщик. – Зверь…
– Зверь, конечно, – интимно приблизившись, проговорил старший по параллельности. – Потому что человек.
– Чело…
– Тш-ш! Сбавь интенсивность, голосистый. Упреждал я тебя, что местные думотерии страшнее зверей? Ты его нашёл.
– Избранного? Почему же мысли у него такие… неоформленные?
– Потому что дитя он малое, неразумное. Новорожденный. Ты поймал его рождение. Следуй за мной.
Начальник вывел подчинённого за околицу. Подозрительным показалось это младшему чистильщику. Наученный опытом потравленной параллельности, заметил он в спектре старшего чистильщика то, чего не видел ранее. Что-то зверское. «Птах я», – обречённо подумал он. Мысль эта канула, сменилась иною: «Осторожнее, он затеял недоброе».
– От кого мы скрываемся, начальник? – спросил он, изображая наивность неискушённого.
– Заразился глупостью от носителя? Дитя ты малое, неразумное. Истинно новорожденный. Как тебя звать после этого?
«Носитель был детёнышем думотерия, – отметил про себя Чистильщик. – Как называть меня?»
– Зови меня Новорожденным, – предложил он.
Старший по параллельности громоподобно захохотал, но быстро опомнился, заперхал, давясь смехом, и дал согласие:
– Ладно… ох-ха!.. Называйся Новорожденным, средоточие глупости. Слушай. Мы скрываемся от излишне восприимчивых. Здесь, за околицей, продолжим изыскания, чтоб прочие коллеги не проведали о главном. Видал, как они вскинулись, любовь унюхав? И так некоторые в командировки шастают, а прознают о ней, все полезут седлать думотериев раньше времени, на потеху Верховному; дойдёт это до Космо… Однако заболтался я. Что ещё хорошего скажешь, Новорожденный?
– Мало я успел понять, – схитрил Чистильщик. – Теперь после твоих мудрых слов прозрел. Стало быть, тень, которая ко мне… к носителю обратилась, была его родителем.
– Родительницей, – нехорошо усмехнулся старший по параллельности. – Сосудом нечистот, зверя вместилищем.
– Родительница обратилась ко мне с таким чувством, что я…
– Расплавился, – сдержанно хохотнул старший по параллельности. – С таким чувством!.. Дурак ты. Одно слово – новорожденный. С любовью она к тебе обратилась. Для потравленной параллельности дело обыкновенное.
– С любовью, – задумчиво повторил Новорожденный.
Ему захотелось вернуться к воспоминаниям. Но много ли толку от возвращения, если не понимаешь ничего в делах, обыкновенных для потравленной параллельности.
– Найти общий язык, – шепнул он.
Начальник, наблюдавший за подчинённым внимательно, расслышал и поддержал:
– Именно. Затем и допустил я тебя к информации. Ты, следуя за носителем, обучишься языку думотериев, выяснишь все обстоятельства казни… э-э… происшествия, и доложишь Космогону, со мною переговорив предварительно. Понял, олух царя небесного, какое тебе оказано высокое доверие? Будешь моим… э-э… Космогона личным представителем и свидетелем на суде. Но это позже. Давай-ка, ныряй обратно в память мелкотелого оборванца. Время идёт, нет у нас пока что впереди вечности.
Зверская гордыня взыграла в душе Новорожденного, он весь напружинился, ещё бы миг – и кинулся на спесивого начальника, но припомнил: ни лап, ни когтей, ни зубов нет, всё это фантомные переживания. Втянув несуществующие когти, смиренно ответил:
– Представителем? Ты сказал.
Утомительное занятие – искать общий язык, многотрудное, но необходимое для того, кого назначили представителем. Чистильщик взялся за дело ретиво и обстоятельно.
Он переходил от одного памятного события к другому, словно купец по сожжённой солнцем равнине из селения в селение. Как бродяга бездомный шарил по развалинам – не отыщется ли что-нибудь цельное? – но чаще всего находил лишь щербатые черепки слов да разноцветные осколки образов. Иной раз останавливался надолго, одно слово к другому прикладывал, искал утерянный смысл или пробовал оживить составленную из осколков мозаику. Нечасто, но иногда получалось. Детская память – безводная пустыня с редкими оазисами, но Чистильщик до поры до времени старался держаться на периферии, подальше от изукрашенных сложными узорами воспоминаний взрослого человека. Узоры не получалось прочесть, не хватало слов. Приходилось учиться вместе с носителем.
* * *
Он всасывал сладкое, сытное, – Счастье!
Лилось вдоволь; стоило только сжать челюсти, прыскало – Молоко!
Вначале был смысл, позже для него находилось слово. Оно оставалось в памяти и, оставшись, обрастало новыми смыслами.
* * *
Находя знакомое слово в узорах словосплетений, Чистильщик всякий раз поражался – как сложно устроено! Смешны и несовершенны люди, но ещё смешней слова, ими выдуманные. «Кончилось молоко», – может ли закончиться то, что прыскает в рот, когда сожмёшь челюсти? «Кислое молоко», – какое же кислое, когда оно сладкое? «Молоко козы», – чепуха, всё молоко достаётся избранному, а коза – ею только пугают, пальцы растопыренные показывают, шевелят ими: «Коза пришла». Никакой козы нет, так они называют руку родительницы. Руке мамы молоко не полагается.
