— Тогда идите и занимайтесь этим. — Грэм кивнул двум черным полицейским, стоявшим по бокам у Ника. — Вам известно, где Айлд, — отведите его туда; затем, когда он закончит, в лазарет.
— Спасибо, — поблагодарил Ник. Все еще мешкая, Грэм спросил:
— А она правда мертва?
— Да, — кивнул Ник.
— Простите. — Грэм протянул руку для пожатия. Ник не подал ему руки. — Вы были тем, кому я желал смерти, — сказал Грэм. — А теперь… черт побери, теперь это не имеет значения. Что ж, я наконец отделил свою личную жизнь от общественной — моя личная жизнь кончена.
— Вы же сами сказали, — холодно процедил Ник, — что «миллионы таких прошмандовок шастают по этой планете».
— Верно, — каменным голосом выговорил Грэм. — Я действительно так сказал.
И вышел, сопровождаемый двумя охранниками. Дверь, скользнув, захлопнулась за ним.
— Пойдем, — сказал один из двух оставшихся черных пидоров.
— Я пойду так, как меня устраивает, — отозвался Ник; его рука зверски разболелась, а добавились еще и боли в животе. Грэм был прав — ему надо бы как можно скорее отправляться вниз, в лазарет.
Но только после того, как он собственными глазами увидит Эймоса Айлда. Величайшего из умов человечества.
— Вот здесь. — Один из конвоиров указал на дверь, охранявшуюся офидантом ПДР в зеленой униформе. — Отойди, — приказал ему черный пидор.
— Я не уполномочен…
Черный полицейский поднял свой пистолет. Похоже, собираясь его использовать.
— Как скажете, — сдался офидант в зеленом и отошел в сторону. Николас Эпплтон прошел за дверь.
В самой середине комнаты сидел Эймос Айлд, его огромная голова удерживалась в равновесии с помощью воротника с металлическими штырями. Он окружил себя самыми разными предметами: дыроколами, ручками, пресс–папье, линейками, стиральными резинками, листами бумаги, картона, журналами, рефератами… Из журналов он повырывал страницы, скомкал их и разбросал по всей комнате. Сейчас же он что–то рисовал на клочке бумаги.
Ник подошел к нему. Человечки из палочек, огромное кольцо на небе, изображавшее солнце.
— А этим людям нравится солнце? — спросил он у Эймоса Айлда.
— Оно делает их теплыми, — ответил Айлд.
— Поэтому они выходят под его лучи?
— Да. — Теперь Эймос Айлд рисовал на другом клочке — тот ему уже надоел. Получилось что–то похожее на животное.
— Лошадь? — попытался угадать Ник. — Собака? У него четыре ноги — это медведь? Кошка?
— Это я, — ответил Эймос Айлд.
Сердце Ника Эпплтона сжалось от боли.
— У меня есть нора, — сообщил Айлд, рисуя в самом низу коричневым карандашом неровный, сплющенный круг. — Она там. — Он ткнул своим длинным пальцем в сплющенный коричневый круг. — Я забираюсь туда, когда идет дождь. И сохраняю тепло.
— Мы сделаем тебе нору, — пообещал Ник. — Точно как эта.
Улыбаясь, Эймос Айлд скомкал рисунок.
— А кем ты собираешься стать, — спросил Ник, — когда вырастешь?
— Я взрослый, — ответил Айлд.
— Тогда чем же ты занимаешься?
Айлд заколебался. Затем он сказал:
— Я строю всякое. Вот смотрите. — Он встал с пола, голова его угрожающе раскачивалась… «Господи, — ужаснулся Ник, — она же сломает ему позвоночник». Айлд с гордостью показал Нику сооруженную им из линеек и пресс–папье конструкцию.
— Замечательно, — похвалил Ник.
— Если убрать один груз, — сказал Айлд, — все рухнет. — Озорное выражение появилось на его лице. — Я думаю убрать какую–нибудь деталь.
— Но ведь ты не хочешь, чтобы все рухнуло.
Возвышаясь над Ником со своей громадной головой и ее замысловатой поддержкой, Эймос Айлд спросил:
— А вы чем занимаетесь?
— Я нарезчик протектора, — ответил Ник. — На шинах.
— А шина — это такое в скибе, которое все крутится и крутится?
— Верно, — подтвердил Ник. — Скиб на это приземляется. На них, точнее.
— А я смог бы так когда–нибудь? Смог бы я стать… — Айлд замялся.
— Нарезчиком протектора, — терпеливо подсказал Ник. Он чувствовал себя спокойно. — Это очень плохое занятие. Не думаю, что оно понравилось бы тебе.
— Почему?
— Потому что, видишь ли, на шинах есть такие канавки… и ты все углубляешь их — и кажется, что там больше резины, чем на самом деле, — но ведь у того, кто купит такую шину, она может лопнуть. Тогда он попадет в аварию и тоже поранится.
— Вы поранились, — сказал Айлд.
— У меня сломана рука.
— Тогда вам должно быть больно.
— Не так уж. Она парализована. Я еще немного в шоке.
Дверь отворилась, и один из черных полицейских заглянул в комнату — его узкие глаза оценивали ситуацию.
— Ты не принес бы мне таблетку морфина из амбулатории? — попросил его Ник. — Моя рука… — Он указал на нее.
— Ладно, кореш, — отозвался полицейский и прикрыл дверь.
— Должно быть, она действительно очень болит, — сказал Эймос Айлд.
— Не так уж сильно. Пусть тебя это не беспокоит.
— А как вас зовут?
— Мистер Эпплтон. Ник Эпплтон. Зови меня Ник, а я буду звать тебя Эймос.
— Нет, — сказал Эймос Айлд. — Мы пока не настолько хорошо знаем друг друга. Я буду звать вас мистер Эпплтон, а вы зовите меня мистер Айлд. Знаете, мне тридцать четыре года. А в следующем месяце исполнится тридцать пять.
— И вы получите множество подарков, — подхватил Ник.
— Я хочу только одного, — сказал Айлд. — Я хочу… — Он вдруг замолчал. — У меня в голове есть какое–то пустое место. Я хочу, чтобы его там не было. Обычно там не было пустого места.
— Большое Ухо, — спросил Ник. — Вы помните о нем? Как вы его строили?
— О да, — ответил Айлд. — Я это делал. Оно будет слушать каждого, а затем… — он замялся, — мы сможем отправлять людей в лагеря. В лагеря для перемещенных.
— А хорошо ли так делать? — спросил Ник.
— Я… не знаю. — Айлд сжал ладонями виски и зажмурил глаза. — Что такое другие люди? Может быть, и нет никаких других; может, это просто фантазия. Вот вы… может, я вас выдумал. Может быть, я могу заставлять вас делать все, что мне захочется.
— А что вам хочется, чтобы я сделал? — спросил Ник.
— Подхватите меня, — попросил Айлд. — Мне хочется, чтобы меня подхватили… и есть такая игра — вы кружитесь, держа меня за руки. И центробежная сила… — Он запнулся и попробовал по–другому: — Вы делаете так, что я улетаю за горизонт… — Он опять запнулся. — Могли бы вы подхватить меня? — жалобно попросил он, глядя на Ника сверху вниз.
