— Я не могу, мистер Айлд, — ответил Ник. — Из–за сломанной руки.
— Все равно благодарю вас, — сказал Эймос Айлд. Задумавшись, он прошаркал к окну комнаты и стал вглядываться в ночное небо. — Звезды, — проговорил он. — Туда летают люди. Мистер Провони отправился туда.
— Да, — подтвердил Ник. — Он безусловно это сделал.
— А мистер Провони хороший человек?
— Он — человек, сделавший то, что необходимо было сделать, — ответил Ник. — Нет, вряд ли он хороший человек — он скверный человек. Но он хотел помочь.
— А это хорошо — помогать?
— Так считает большинство людей, — сказал Ник.
— Мистер Эпплтон, — спросил Эймос Айлд, — а у вас есть мать?
— Нет, она умерла.
— И у меня нет. А у вас есть жена?
— Пожалуй, нет. Уже нет.
— Мистер Эпплтон, а у вас есть подружка?
— Нет, — резко ответил Ник.
— Она умерла?
— Да.
— Совсем недавно?
— Да, — проскрежетал он.
— Вам надо найти себе новую, — сказал Эймос Айлд.
— Правда? — спросил Ник. — Мне так не кажется — по–моему, мне больше никогда не захочется иметь подружку.
— Вам нужна та, которая будет о вас заботиться.
— Та как раз заботилась обо мне. Это убило ее.
— Как прекрасно, — сказал Эймос Айлд.
— Почему? — уставился на него Ник.
— Подумайте только, как сильно она любила вас. Представьте, что кто–нибудь вас так сильно любит. Мне хочется, чтобы кто–нибудь так сильно любил меня.
— Так это важно? — спросил Ник. — Значит, все дело в этом, а не во вторжениях инопланетян, разрушении десяти миллионов превосходнейших мозгов, переходе политической власти — всей власти — от какой–то элитной группы…
— Этого я не понимаю, — сказал Эймос Айлд. — Я знаю только, как это прекрасно, когда кто–то вас так сильно любит. А если кто–то вас так сильно любил, то вы несомненно достойны любви, а значит — очень скоро и другие полюбят вас так же, и вы точно так же будете их любить. Понимаете?
— Кажется, да, — ответил Ник.
— Нет ничего выше этого — когда человек отдает свою жизнь за друга, — сказал Айлд. — Хотел бы я это сделать. — Присев на вращающийся стул, он задумался. — Мистер Эпплтон, — спросил он, — а есть еще такие взрослые, как я?
— В каком смысле как вы? — уклоняясь от ответа, переспросил Ник.
— Которые не могут думать. У кого пустое место вот здесь. — Он приложил ладонь к своему лбу.
— Да, — ответил Ник.
— Полюбил бы меня кто–нибудь из них?
— Да, — кивнул Ник.
Дверь отворилась; за ней стоял черный охранник с таблеткой морфина и бумажным стаканчиком с водой.
— Еще пять минут, кореш, — сказал охранник, — а потом ты отправляешься в лазарет.
— Спасибо, — поблагодарил Ник, тут же принимая таблетку.
— Земляк, тебе и впрямь очень больно, — заметил охранник. — И вид у тебя такой, будто ты вот–вот свалишься. Получится не очень хорошо для этого малыша… — Он сделал паузу и исправился: — Для мистера Айлда, что он это увидит: он разволнуется, а Грэм не хочет, чтобы его будоражили.
— Для них будут устроены лагеря, — сказал Ник. — Где они смогут общаться на своем уровне. А не будут стараться подражать нам.
Охранник что–то проворчал и закрыл за собой дверь.
— А черный — это цвет смерти? — спросил Айлд.
— Да, верно, — кивнул Ник.
— Значит, они — это смерть?
— Да, — сказал Ник. — Но вам они не повредят.
— Я и не боялся, что они повредят мне; я только подумал, что у вас уже сломана рука и что это, возможно, сделали они.
— Это сделала девушка, — сказал Ник. — Маленькая, курносая подвальная крыса. Девушка, за которую я отдал бы жизнь — только бы всего этого не случилось. Но уже слишком поздно.
— Это ваша подружка, которая умерла?
Он кивнул.
Эймос Айлд взял черный карандаш и стал рисовать. Ник смотрел, как появлялись фигурки из палочек. Мужчина, женщина. И черное животное на четырех ногах, напоминавшее овцу. И черное солнце, черный пейзаж с черными домами и скибами.
— Все черное? — спросил Ник. — Почему?
— Не знаю, — ответил Эймос Айлд.
— Разве это хорошо, что все они черные?
Немного помолчав, Эймос Айлд сказал:
— Сейчас. — Он перечеркнул картинку, затем порвал бумагу на полоски, скомкал их и отбросил в сторону. — Я больше не могу думать, — досадливо пожаловался он.
— Но ведь мы же не совсем черные, правда? — спросил Ник. — Ответьте мне, пожалуйста, а потом можете перестать думать.
— Мне кажется, девушка вся черная. И вы отчасти черный — ваша рука, например, и кое–что внутри вас, — но остальное, мне кажется, нет.
— Спасибо, — сказал Ник, поднимаясь и едва не падая от головокружения. — Пожалуй, теперь я лучше пойду к доктору, — выговорил он. — Я еще навещу вас.
— Нет, не навестите, — сказал Эймос Айлд.
— Не навещу? Но почему?
— Потому что вы узнали то, что хотели. Вы хотели, чтобы я нарисовал Землю и показал вам, какого она цвета, особенно — черная ли она. — Айлд взял листок бумаги и нарисовал большой круг — зеленым карандашом. — Она живая, — сказал он. И улыбнулся Нику.
Ник прочел:
— «Пусти — я должен уходить туда, где волнами нарциссы, лилии, где бедный фавн лежит под сонною землей — увенчан век его, — но там все мнится мне: выходит он в росе купаться по утрам и растворяется, как дым, пронзенный пением моим».
— Благодарю вас, — сказал Эймос Айлд.
— За что? — удивился Ник.
— За объяснение. — Он стал рисовать другую картинку. Черным карандашом он нарисовал женщину — горизонтально и под землей. — Там могила, — указал он карандашом. — Куда вы должны пойти. Ваша девушка именно там.
— А она услышит меня? — спросил Ник. — Узнает ли она, что я пришел?
— Да, — сказал Эймос Айлд. — Если вы будете петь. Но вы должны будете петь.
Дверь отворилась, и черный охранник позвал;
— Эй, мистер, пойдем–ка. В лазарет.
Ник медлил.
— А должен ли я принести туда нарциссы и лилии? — спросил он у Эймоса Айлда.
— Да, и запомните, что вам обязательно надо позвать ее по имени.
— Шарлотта, — сказал Ник.
— Да, — кивнул Эймос Айлд.
— Пойдем, — сказал охранник, положив ему руку на плечо и выводя его из комнаты. — Что толку болтать с малышами?
— С «малышами»? — переспросил Ник. — Вы так собираетесь их называть?
— Ну да, мы вроде бы уже так начали. Они ведь как дети.
— Нет, — сказал Ник, — они совсем не как дети. — «Они как пророки и святые, — подумал он. — Предсказатели, старые мудрецы. Но нам придется заботиться о них — сами они справиться не смогут. Они даже не смогут сами вымыться».
