его желанию. И при этом будет шумно. Ачи посовещались и улетели. А Джеф в весьма мрачном настроении пошёл домой за питьевым ведром. И, к величайшему своему возмущению, на месте его не нашёл.
Если с испорченным ужином Джеф был готов время от времени мириться, то хаотичный дрейф вещей по дому каждый раз доводил его до трясучки. Мэри за короткий промежуток времени умудрялась переложить с места на место буквально всё. Называла она это уборкой и руководствовалась в своих действиях какой-то непостижимой для Джефа логикой. После ему приходилось подолгу слоняться из комнаты в комнату, разыскивая то расчёску, то сменные носки, то на миг оставленные на столе инструменты…
Больше всего бесило то, что спрашивать Мэри, куда ушла вещь, было бесполезно. Она сама не могла вспомнить, куда и что убрала. А любые попытки заставить её вспомнить приводили лишь к скандалам. Мэри начинала злиться и обвинять Джефа в том, что он сам вечно раскидывает барахло по дому и никогда ничего не кладёт на место. Обычно Джеф старался терпеть эти наезды молча, памятуя о том, что в дурном поведении виновата не сама Мэри, а поедающая её разум болезнь. Но сегодня усталость и непонятная ситуация с ачами уже заранее вывели его из себя.
Два раза обойдя кухню по периметру, но так и не обнаружив ведра, Джеф грохнул по столу кулаком.
— Мэри!
Она выглянула из комнаты.
— Ты чего орёшь?
— Где ведро?
Джеф не слишком надеялся на ответ, но, как ни странно, его получил.
— А, прости. Я его отдала на время.
— Куда? Кому?
— Карлсону.
— Который живёт на крыше? — свирепо рявкнул Джеф.
Мэри посмотрела ему прямо в глаза и спокойно ответила:
— Ну да…
Слова Мэри оказались так неожиданны… Легко было отмахнуться от них, приняв за больные фантазии или откровенное враньё. Но впервые Джефу пришло в голову, что сказанное может быть правдой.
Мэри никогда не стремилась быть скрытной. Чаще она высказывала собеседнику честно и прямо всё, что имела на уме. Возможно, в этом состоял секрет её непростых отношений с людьми и вместе с тем лёгкости в общении с ачами. Те ведь, в сущности, тоже ребята простые и до противного прямолинейные. Да, поганец Балабол спёр у Джефа линзу. Но сделал он это открыто, не исподтишка. Мэри тоже никогда не держала камня за пазухой. Едва ли она сильно изменилась, даже состарившись и заболев. А ещё Джеф подумал, что с момента приезда на Даффу ни разу не заглянул на чердак. И решил исправить это упущение немедленно.
Крышу дома сделали высокой, чтобы прослойка воздуха защищала жилые комнаты от палящего зноя. Изначально планировалось хранить на чердаке не боящееся жары и сухости барахло, но пока помещение пустовало. Вернее, должно было пустовать. Забравшись наверх по шаткой приставной лесенке, Джеф сразу понял, что это не так.
Прежде всего, на чердаке оказалось не особо жарко. Вентиляционное окно было распахнуто настежь. Но произошло это не случайно: створу кто-то надёжно закрепил, не позволяя сквозняку её трепать. Джеф выскочил на крышу, осмотрел оба ската, но никого не увидел и вернулся, чтобы внимательнее изучить сам чердак.
Внутри пол был выстелен толстым слоем сухого камыша. Джеф точно помнил, что не делал этого. «Может, Мэри? — подумал он. — А если нет, то кто? Карлсон? Понять бы хоть, кто это, ач или человек…»
У противоположного торца нашлось спальное место. Осмотрев его, версию с ачем Джеф тут же отмёл, как несостоятельную: вместо круглого выстеленного перьями гнезда под маленьким слуховым окошком лежал вполне человеческой формы и размера матрас. Сделан он был из камыша, но не просто разложенного по полу. Сухие стебли неведомый сосед связал в толстые пучки и только после соединил их между собой при помощи верёвки. Которую, кстати, свил не из синтетических волокон, а из листьев камыша, высушенных, размятых и слегка очищенных от трухи. Из того же материала, только обработанного куда более тщательно и разобранного на пасмы, неизвестный сплёл себе постельное бельё: простыню, грубое одеяло и даже подушку, внутри наволочки которой прощупывался ачий пух. За изголовьем постели на плоском камне стояла посуда: чашка и миска, слепленные из глины и обожжённые до прозрачной глазури на поверхности.
«Хм… — подумал Джеф, усевшись на матрас. — Забавно. Вряд ли Мэри способна тайком от меня обустроить такое гнёздышко. Это кто-то посторонний. И очевидно, что наш гость — человек. Живёт он тут давно, причём отлично ладит с местными ачами. В то же время не думаю, что это связной. Тот притащил бы себе из замка нормальное бельё. А чашку взял бы с нашей кухни. Да и вообще, здесь нет ни одной вещи, сделанной людьми… Вернее, сделанной по современным человеческим технологиям. А что если с нами соседствует… вовсе не человек, а один из настоящих хозяев планеты? Впрочем, это легко выяснить. Инопланетянин едва ли знает латиницу. А если даже и знает… то тем лучше для всех нас».
Джеф спустился вниз, выдрал лист из блокнота и написал:
«Уважаемый Карлсон. Ваши соседи снизу будут признательны, если вы возвратите ведро до темноты. Желательно — наполненным питьевой водой. Рады увидеть новое лицо в нашей скромной компании».
Своё послание Джеф положил на матрас, на всякий случай прижал сверху чашкой и, чувствуя себя первобытным охотником, поставившим ловушку на динозавра, спустился в кухню. Спрятав лестницу в кладовку, он устроился за столом так, чтобы его не было видно из чердачного люка, и принялся за штопку носков. Это унылое занятие мало радовало, но оно было необходимо и к тому же помогало скоротать ожидание в тишине.
Где-то к пятому носку на чердаке зашуршало. Джеф и прежде слышал подобные звуки, но считал, что их порождает движение ветра в вентиляционных продухах. Теперь он уже не был так уверен в этом.
Прошло ещё с десяток мучительно долгих минут, прежде чем Джеф получил награду за терпение: люк беззвучно отворился. Сперва из него упало на пол несколько капель, затем показалось ведро. Оно было до краёв наполнено водой, и кто-то осторожно и плавно
