– А мы пять раз, между прочим, летали. Если с патрулированием считать, конечно, – вставил Коля.
– В зоне конфликта вы летали один раз. Это был ваш единственный вылет – он же и боестолкновение. А четыре патрульных вылета после того, как джипсы очистили Наотар, в расчет не берутся. Потому что конфликт закончиться успел. И следовательно, летали вы не в зоне конфликта, а… просто так. В мирном космосе, товарищ кадет.
– Но это же было настоящее патрулирование, товарищ капитан первого ранга! – поддержал я Колю. – С полным боекомплектом на борту! Между прочим, на соседнем авианосце во время патрулирования один флуггер погиб. Из-за сложной летной обстановки в районе раздробления астероидов на орбите Наотара.
– Правила есть правила, кадет Пушкин, – отрезал Федюнин.
– И ведь это верно, товарищи кадеты! – воодушевленно воскликнул сукин сын Белоконь. – Во время наотарского инцидента мы повысили свое боевое мастерство! Так покажем же его нашим экзаменаторам!
– Белоконь, хоть бы раз вы промолчали, – хмуро сказал Федюнин. – Все свободны.
Остаток июня и весь июль мы сдавали зачеты и экзамены. Зачетов было под двадцать. Экзаменов – пять: два практических и три теоретических. Практические – это огневая и летная подготовка. Теоретические – военная медицина, тактика воздушно-космического боя и статуты орденов.
К счастью, большинство преподавателей и инструкторов вошло в наше положение. Нет, вы не подумайте: все они были честными, исполнительными офицерами. Эти достойные бывалые мужчины и женщины были готовы пристрелить на месте любого кадета, который попытался бы взять их «на жалость». Мы и заикнуться не смели ни о чем вроде: «Мы только что с войны вернулись… Нас чуть не убили… Поставьте нам зачетик не глядя…»
И все-таки в том равновесном положении между «зачтено» и «не зачтено», когда любой препод обычно с удовольствием отправляет на пересдачу, нам скрепя сердце зачет все-таки ставили. И от иезуитских дополнительных вопросов берегли.
Например, всем было известно, что капитан-лейтенант Гридасов, специалист по обмундированию, снабжению и комплектации, обожает экскурсы в историю своего предмета. Экскурсы были интересны и воодушевляющи, но потом ведь их приходилось припоминать к зачету! А между тем среди любимых дополнительных вопросов Гридасова значились такие, на которых потерял бы репутацию иной доктор исторических наук.
Полная походная выкладка римского легионера и организация пиратских станций снабжения в Карибском бассейне (Земля, семнадцатый век). Экипировка русского фузилера времен Екатерины Великой и НЗ спасательного бота колонизационной комплектации (Объединенные Нации, двадцать четвертый век).
Так вот, что же Гридасов спросил у меня на зачете после того, как я худо-бедно осветил основной вопрос: хранение и транспортировка ракет класса «космос—космос»?
Скосив глаза куда-то в угол, капитан-лейтенант прогундосил:
– Ну а теперь дополнительный вопросик… Тако-ой… Скажите, Пушкин, вот нашли вы в пустыне на необитаемой планете контейнер с серебристым грифоном в черном щите. Кому он принадлежит?
Я обалдел. Мне показалось, что я ослышался. Да это же… Да это же… Любой ребенок знает!
Но, разумеется, виду я не подал и глубокомысленно ответствовал:
– Военфлоту Объединенных Наций.
– Хорошо-о… Хорошо-о… А теперь представьте себе, что контейнер этот маркирован тремя красными полосами и черным восклицательным знаком в желтом круге. Что это значит?
«Да он что меня – за дурачка держит?!» – возмутился я.
– Это значит, что контейнер принадлежит разведотделу и внутри него находится секретное оборудование или техдокументация, или еще что-то исключительно важное. Вскрывать такой контейнер я не имею права ни при каких обстоятельствах. И даже подходить к нему близко не рекомендуется. – Я не удержался и с улыбкой добавил: – А еще это значит, товарищ капитан-лейтенант, что какому-то офицеру разведки надо голову оттяпать. Контейнеры с тремя красными полосами, во-первых, обязаны находиться под постоянным надзором вооруженной охраны из осназа мобильной пехоты. И во-вторых, их нельзя оставлять под открытым небом – тем более посреди пустыни.
Гридасов тоже улыбнулся:
– Правильно мыслите, кадет. Давайте зачетку.
И так далее, и тому подобное. Преподаватели нас жалели и мы успешно приближались к благополучному концу сессии. На военной медицине меня спросили какую-то элементарную фигню про повреждающие и летальные перегрузки. На тактике воздушно-космического боя – маскировочные свойства кометных хвостов и автономных протуберанцев сверхлегких звезд.
Но нашлось, разумеется, одно исключение из общего правила «Ветеранам Наотара подмахни зачетку даром».
А именно: пресловутые «Статуты орденов».
То ли нас расслабила атмосфера всеобщей благорасположенности. То ли мы уже вымотались на предыдущих зачетах-экзаменах…
Опуская подробности, скажу лишь: даже эрудированный Коля был отправлен на пересдачу. Что уж говорить обо мне!
Но со второго раза Коля «Статуты» все-таки сдал. А вот у меня с голубоглазым капитаном третьего ранга Петром Конрадовичем Грюневальдом вышел такой разговор.
– Ну что ж вы, Пушкин, так плаваете, а? И ладно бы предмет был ерундовый. Какое-нибудь там комплектование-обмундирование или, прости Господи, астроботаника. Но ведь «Статуты» – это альфа и омега! Это краеугольный камень воинской дисциплины! Источник чести! Гарант доблести! Ордена и медали – индикатор личной отваги и боевого профессионализма любого воина! А статуты – универсальные, объективные, выверенные веками критерии, позволяющие выразить и увековечить воинскую доблесть, так сказать, количественно! Кван-ти-та-тив-но. Измерить неизмеримое, понимаете?
Понимаю, уж конечно. А я-то всю жизнь думал, что неизмеримое меряют квантовым микрометром.
– Так точно, товарищ капитан третьего ранга. Признаю свою вину. Но, Петр Конрадович, – я решил отойти от уставного обращения, надеясь этим растопить лед в сердце старого педанта, – честное слово, Петр Конрадович, я доучу недоученное летом! Обязательно! Но сейчас мне бы троечку! Посмотрите, у меня по пять баллов за оба практических экзамена! Я исполнял священный долг помощи братьям по Великорасе! Я хочу служить России и Великорасе дальше! А без этой троечки… Без этой троечки меня лишат стипендии!
– Даже и не знаю, что с вами, Пушкин, делать… Ведь если я вас спрошу, в каком году был учрежден «Герой России», вы все равно не ответите… А это ведь должен знать каждый… А, постойте-ка! Кажется, кое-что можно сделать… – Петр Конрадович глубокомысленно подпер подбородок рукой и на минуту замолчал.
