— Я все гадал, а вдруг тебя комиссуют! — Кожемякин отстранился, разглядывая старого товарища.
— Хрен им. — Коротко бросил Цапко и нахмурился.
— Так тебя, вроде как, должны были на транспортник перевести, с такими-то ранениями!
— А вот хрен им. — Сергей не производил впечатления многословного человека.
Я его немного знал — виделись еще во время Наотарской драки. Другая эскадрилья, поэтому знакомство было, как бы поточнее сказать… да не было никакого знакомства! Цапко с нами, кадетами, даже не здоровался, и говорил о нас в нашем присутствии исключительно в третьем лице — «они», «эти»…
Даже покойный Готовцев, тогдашний комэск-2, отличавшийся крутым нравом, снисходил до нас, салабонов зеленых. Но только не Цапко.
Хмурый, неприятный тип. А погляди ж ты — я обрадовался ему, как стопке водки с похмелья! Наш, какой бы он ни был, а наш!
Перездоровались.
— Егор Северович, дорогой, а что же Ибрагим нас чурается? — Спросил Сестрорецкий, имея в виду Бабакулова. — Он же любопытен, как ребенок, и ценитель прекрасного!
Перст штурмовика панибратски прошелся по сияющему в иллюминаторах Млечному Пути.
— Дурак. Как есть, дурак. — Ответил Кожемякин.
— Это еще почему?
— Это потому, что Бабакулов — натура чувствительная, в отличие от тебя, — Егор заложил пальцы за пояс. — Сколько он за полгода друзей схоронил? Вот то-то и оно. После смерти Васи Готовцева Ибрагим очень не в себе. Как узнал он, что Вася погиб, так не узнаю с тех пор отца командира. Не узнаю. Не запил бы!
— Лучше бы запил. Помогает. — Цапко высказался жестко, но по сути. — Скажите лучше, где Пушкин? Говорят, Сашка теперь такой сделался сокол, что почти орел!
— Лейтенант Пушкин в специальной командировке. — Доложил Лобановский.
— Это как так?
— А вот так. — Встрял Оршев, проталкиваясь через окружившие Цапко плечи. — У нас теперь двое командировочных: Румянцев и Пушкин. Сперва одного Андрюху таскали, а теперь, по всему видать, и Пушкина. А куда — лучше не спрашивай. Секреты ГАБ!
Веня сделал большие глаза и поднял палец. Глаза, впрочем, искрились смешинками.
— И ты дурак. — Сказал Кожемякин. — А еще и трепло!
Я же прописал другу оздоровительный подзатыльник. Потому как, в самом деле, трепло. Народ заржал.
Потом явились вахтенные, которые разогнали честную компанию «на хрен с палубы». Вахта, ясное дело, пилотской смены. Пришли визуально контролировать стыковочный маневр, для чего, собственно, предназначалась обзорная галерея. А вовсе не для праздных посиделок.
Конечно, звездолет в состоянии причалить самостоятельно, вообще на автоматике. Но по уставу положено. Установлены два кресла с пультами, а панорамные иллюминаторы являются интегрированными экранами, вроде остекления кабин на флуггерах.
— Эх! Домой-то как охота! — Воскликнул кто-то из штурмовиков, пока мы толпились у выхода с галереи.
— Сначала Хосров отутюжим в отместку за Москву, — ответил ему другой.
Цапко пробубнил, ни к кому не обращаясь, но его все услышали. Пробубнил, конечно же, мрачнющим тоном:
— Хрен вам, а не Хосров. Младенец сообразит, что будем брать Паркиду.
Не знаю насчет младенца, но размышления у меня были, так что я поспешил отловить Цапко на следующий день. Это несложно. Сергей — обычный летчик, а где обычный летчик может пропадать на маленьком «Дзуйхо», где и пропасть толком негде?
Все просто: мы пошли на вылет — дежурная вахта истребителей. Восемь часов, смена принимает «Асмодей», неутомимо причесывающий подступы к базе локаторами, и — домой.
Дома, на ангарной палубе, я сдал свой «Дюрандаль» ситуативно желчному Семену Симкину и зашагал к машине Цапко. Сергей разбирался со своим принимающим, мичманом техслужбы Валерой Родниным.
Ваш покорный слуга водрузил зад поверх ящика — упаковки к 37-мм снарядам — и плотно уставился в сергееву спину, чтобы тот ощутил присутствие. Он ощутил и обернулся.
— Валера, смотри сам: новая машина, только со сборки, а правый воздушный руль уже пашет через раз. Надо что-то решать.
— Скажи, лейтенант, за каким тебе воздушный руль в космосе?
— Положено, мичман, положено уставом! Проверка всех систем перед вылетом. Я бы мог вообще с вахты сняться по причине технической неисправности, а отвечать тебе.
— Зануда ты, Сергей.
— Я просто жить хочу. Разбирайся в темпе, а то будет рапорт, ты меня знаешь! — Цапко покинул Роднина, озабоченно чесавшего затылок, и сел рядом на ящик.
— Андрей. — Такое у него было дежурное приветствие.
— Привет, Серега. — Я протянул руку, которую Цапко с видимой неохотой потряс.
— Ненавижу, когда меня называют Серегой.
— Что там у тебя с рулями?
— Да на правой плоскости закрылок не выпускается, хоть плачь. — Цапко метнул злой взгляд в спину мичмана, который с ответственным видом общался по рации. — В космосе до этого руля как до пульсара в системе Большой Похрен. А вообще — непорядок. Сам понимаешь.
Я закивал: понимаю, конечно. Не дай Бог срочное перебазирование и придется нырять в атмосферу планеты! У «Дюрандаля» плоскости механизированы на феноменальном уровне, но даже один нерабочий закрылок может стоить жизни.
К «Дюрандалю» подкатила ремплатформа, с нее сошли два техника и принялись совещаться с Валерой.
— Да, Роднина ты напряг по делу. Ты мне вот что скажи: насчет Паркиды откуда узнал?
Цапко глянул на меня, не поворачивая головы, зато знатно изогнув бровь.
— Услышал, все-таки… Курить будешь? — В его руке появилась пачка сигарет.
— Буду. Попробуй не услышать! Ты так шепчешь, что через капитальную переборку слышно.
Сигареты сошлись над огнем моей зажигалки, и пару секунд мы вкусно причмокивали, раздувая «топку здоровья».
— Я ничего точно не знаю, но вывод простой: оттяпаем у клона Паркиду, и они сразу запросят мира. — Сказал Цапко, заложив ногу на ногу. — Конкордианцы — не идиоты. Их единственный козырь — неограниченный запас люксогена. Весь люксоген идет с Паркиды. Нет Паркиды — нет люксогена, воевать не на чем, потому что флот встал. Точка. А штурмовать Вэртрагну — пустой номер. Ну разметелим мы метрополию, и что?
— Хоть душа отдохнет. — Ответил я сквозь зажатый в зубах фильтр, скручивая бумажный кулек, чтобы было куда стряхивать пепел.
Цапко отнял бумажку и извлек из кармана манерную пепельницу с откидной крышкой. Не поделка какая-нибудь, что вытачивали из титанировых неликвидов наши умельцы. Дорогая вещь ювелирной работы, явно из серебра, явно подарочная.
— Это наукой не доказано, насчет души. Нам войну выигрывать надо, а не утешаться, что, вот, сучьи клоны Москву сожгли, а мы им за это — Хосров.
