Я шел и шел, раздвигая эту дурацкую, кривляющуюся, безликую толпу, конца которой все не было. И ничего, абсолютно ничего не менялось. Мне начала надоедать такая ситуация. Тогда я сам предпринял некоторые действия, провоцируя противника. Взял да и дотронулся со смыслом до ближайшего меня. Между мной и копией проскочила небольшая голубоватая искорка, и от этого прикосновения она съежилась и через секунду просто распалась. Это воздействие повлекло за собой цепную реакцию уничтожения, один за одним мои копии распадались, и скоро я остался один в пустоте, из темной глубины которой за мной кто-то продолжал напряженно следить. Я ждал, ждал и некто, укрытый в глубине темноты. Ожидание затягивалось. И мне такая ситуация не нравилась: он мог ждать целую вечность, а я нет, с каждым мгновением эта темнота засасывала меня все глубже, надо было торопиться, пока еще я чувствовал связь с Лео и мог вернуться.
Я протянул перед собой руки, и из моих пальцев вырвались и унеслись в темную пустоту ослепительные лучи яркого радужного света. И в ту же минуту я услышал чей-то сдавленный крик боли, а потом передо мной опять появился я сам, но уже один. Этот «я» не кривлялся, а, потирая ужаленное лучами плечо, медленно приближался ко мне, выставив перед собой скрюченную руку. Я спокойно стоял. Не делая никаких попыток убежать или напасть. Я просто ждал. Он все приближался и приближался, пока, наконец, мы не оказались совсем рядом. Я смотрел ему в глаза и видел в них боль и ярость, но, увы, к моему глубокому сожалению, разума в них не было ни капли, а только безумная ярость раненого зверя. И тогда я попытался последний раз прорваться к его разуму:
«Брат мой, друг мой, услышь меня, протяни мне руку и я помогу тебе выбраться из этой темноты, безбрежного мрака к свету, к солнцу».
Но напрасно я напрягался в страшном усилии сломать барьеры, окружающие его разум. Разума за ними как раз и не было. Все так же бессмысленно тянулись ко мне его руки, чтобы схватить, раздавить, уничтожить. Все напрасно, все усилия тщетны, в его больном мозгу не было и капли разума. Проклятье на ваши головы, на тех, кто одел на него эту корону и лишил его самого ценного, возможности быть человеком. Что я мог сделать еще? Только одно-единственное, самое милосердное — потушить его бессмысленную, опасную для всего остального живого жизнь.
Я стоял и ждал, а он все приближался и приближался, и время растянулось, а может быть, и совсем замерло. И где-то далеко-далеко, на самом краю вселенной, я слышал отчаянный, зовущий меня голос Лео, а я все стоял и не мог пошевельнуться. Потом словно в полусне, с усилием поднял ему навстречу неимоверно тяжелую руку. Он все так же шел на меня, вытянув вперед свои руки, скалясь, пуская слюни, что-то крича и подвывая. Вид его был неприятен и ужасен. Я не понимал и, наверное, даже не слышал, что он говорил, весь был сконцентрирован в страшном усилии выстоять. А он все приближался и приближался и, наконец, спустя целую вечность наши руки встретились. Вспышка нечеловеческой боли. И все. Больше я ничего не помню. Я хотел бы рассказать всем, как это было. Но я больше ничегошеньки не помню, абсолютно ничего. Похвастаться тяжелой, изнуряющей битвой со страшным монстром мне так и не удалось.
Меня вытащил Лео. Это было единственное, что я знал твердо.
Когда я очнулся, мой ласковый ветер массировал мне спину и овевал лицо, а в помещении уже была куча народу: врачи, Дорум со своими сотрудниками, какие-то военные, люди в разноцветных и белых комбинезонах. Все кричали, размахивали руками, что-то говорили друг другу. Но я ничего не слышал, все было как в немом кино, совершенно беззвучно, и только ветер нашептывал мне слова утешения. С моей рукой что-то делал один врач, другой подсоединял меня к каким-то сложным устройствам, которые успели в несколько этажей вырасти возле моего дивана. Рядом внимательно следил за этой процедурой Лео, а я все думал, что же все-таки здесь творится. Куда все исчезло, откуда возникло и что вообще произошло.
Когда я мысленно поинтересовался об этом у Лео, он сказал, что я был практически без памяти несколько дней. Но меня не это интересовало, я даже не понял сначала, что сказал мне в эту минуту Лео, самая главная мысль все время ускользала от меня, но, наконец, я поймал ее и с затаенным страхом спросил:
— Лео, а что с нашим подопечным?
Лео был краток:
— Он исчез.
Я был потрясен.
— И все? Так просто?
— Ничего себе просто. Я тебя еле вытащил и едва сам ноги унес. Ты находился в коме почти неделю, да потом тебя еще несколько дней выхаживали, а ты говоришь «так просто». Радуйся, что живым остался.
— Не может быть. Господи, а я ничего не помню. Только единственное прикосновение к нему — и все. Что же все-таки произошло? Лео, а эта, его вселенная, она как, осталась?
— Нет. Все исчезло без следа.
Мы помолчали. Я никак не мог собраться с мыслями. В голове не укладывалось, как это все произошло. Рассказал бы мне кто-нибудь. Что же все-таки происходило в эту неделю.
Тем временем вокруг меня продолжалась активная деятельность.
— Лео, ты говоришь, что я целую неделю был в коме.
— Ну, не знаю точно, в коме ли, это так эскулапы Дорума сказали, но то, что ты ни на что не реагировал, это точно. Даже все их приборы показывали, что жизни в тебе практически не было. Ты был как камень.
— А ты?
Здесь Лео несколько запнулся.
— Что ты хочешь узнать?
— А ты Лео, что было с тобой в это время?
— Ну, поскольку я был с тобой связан, то я тоже ничего не помню, — смущенно сказал мне мой друг. А потом после заметной паузы добавил. — Знаешь, Крис, со мной такого никогда еще не было. Чтобы вот так из памяти вылетело несколько дней. — И он покачал мохнатой головой. — Ты хоть что-то помнишь, а вот я ничего. Только все время чувствовал тебя, что ты жив, что ты борешься. Ну и помогал, насколько был способен.
Я был растроган, попытался привстать и дотянуться до моего друга, который сидел рядом с моим ложем. Но тут же на меня тучей набросились все врачи базы и силой заставили опять лечь. Да я особенно и не сопротивлялся, выжат был, как лимон. И это при моих-то способностях и возможностях. А может быть, это я о себе очень возомнил?
Без сил лежа на диване, я все-таки попытался восстановить картину последних минут перед своим забытьем, но ничего не вышло. Как я не напрягался, результат был один и тот же, ноль. Последняя картинка, которая отпечаталась у меня в мозгу, так это как я притрагиваюсь к своему двойнику, а дальше — немыслимая боль и черный провал.
Но до истины следовало докопаться, причем немедленно.
— Лео, что же, по-твоему, все-таки произошло? Ведь происходило же что-то в течение нескольких дней? Или я просто так валялся и никак не мог прийти в себя. Не пойму что-то ничего. — И здесь меня осенило:
