— не желают, чтобы наш Орден получил доступ к секретам Эльдрии, в чем бы эти секреты ни заключались.
— И есть инопланетяне вроде даргинни, которые ревнуют к людям, заявляющим, что Эльдрия оказала предпочтение человеческому виду. Даргинни, скутари и прочие. На человеческих планетах тоже полно религиозных организаций, готовых убивать, лишь бы их мелкие таинства не померкли перед более великим. Вспомним Небесные Врата, Веспер и даже Ларондисман. А искусственные миры Двойной Ауда? Да Бог ты мой…
— Да, врагов у нас хватает, — сказал Соли, — но к своим личным вещам мы их не допускаем, верно?
— Ну, в общем-то, да, Главный Пилот. — Бардо задумчиво пожевал усы и задал вопрос, который у каждого вертелся на языке: — Что же мы дальше будем делать, Главный Пилот?
Мы все выжидательно посмотрели на Соли.
— На это трудновато ответить из-за несдержанности Мэллори. Надо крепко подумать, ждать ветрореза или нет.
Надо сказать, что Соли предвидел возможность потери одних-двух нарт (а с ними и радио). Потому он договорился, что ветрорез будет ждать нас в месте нашей высадки к югу от острова, если нам не удастся радировать в Город. Машина должна была вылететь к нам в первый день глубокой зимы — примерно через двести дней.
— Так долго ждать нельзя, — решил Соли, — поскольку мы перестали быть здесь желанными гостями. Лучше всего, возможно, было бы выехать сегодня. Можем отправиться на восток к Внешним Островам и подождать там, когда море вскроется. А будущей зимой, когда оно опять замерзнет, мы проделаем остаток пути к Городу.
Но Бардо этот план не понравился, и он сказал:
— А если на Внешних Островах есть будет нечего? Если море вскроется рано, до ложной зимы? Если…
— Мы же теперь алалои, разве нет? — насмешливо бросил Соли. — И должны быть приспособлены для того, что у алалоев получается лучше всего — для выживания. Так что мой план всем хорош. Выедем, как только уложим нарты.
— А друг начнется буря, — настаивал Бардо, — вдруг мы заблудимся?
— Мы, помимо прочего, еще и пилоты. Будем ориентироваться по звездам — авось не заблудимся.
Катарина все это время молчала. Она сидела на постели, расчесывая пальцами волосы, глядела в огонь костра и не принимала участия в наших спорах. Но когда Соли начал собирать шкуры, она подошла к нему и накрыла его пальцы своими — я впервые видел, как она к нему прикоснулась.
— Это неразумно, отец, — ехать на восток, когда…
— Когда что?
— То есть ты и все остальные могут ехать на восток и голодать там, но я не могу…
— Почему не можешь?
Она копнула носком ноги снег.
— Потому что я беременна.
В хижине настала почти абсолютная тишина, как в глубоком космосе. Соли уставился на Катарину, Жюстина широко раскрыла глаза. Я тоже смотрел на Катарину.
— От кого? — спросил наконец Соли. Мне тоже желательно было это знать. — От Лиама?
— Неизвестно.
— Что ты сказала?
— Откуда мне знать, от кого… Я ведь со многими мужчинами имела дело.
Соли стиснул кровоточащие пальцы другой рукой.
— Но ведь есть же способы… меры, которые принимают женщины…
— Я не нарочно, отец.
— Как это неосторожно с твоей стороны!
— Что случалось, случится опять, — с улыбкой сказала она. — Что будет, то было.
— Скраерский треп — вечно это скраерский треп.
— Я сожалею, отец.
Она снова накрыла его руку своей. Он отвернулся и сказал, глядя в потолок:
— Какая, собственно, разница, кто отец? Надо возвращаться в Город, чтобы ты рожала в нормальных условиях. Когда срок?
— Если брать наиболее вероятный день, это случится семнадцатого числа глубокой зимы.
— Тогда мы останемся здесь до девяносто третьего и встретим ветрорез в первый день глубокой зимы. Мэллори извинится за свою провинность. Заключим с хозяевами мир и будем жить мирно, насколько это возможно. — Он повернулся к радио, капая кровью на детали. — Да, Мэллори извинится и будет сдерживать себя, чтобы мы могли жить спокойно.
В тот же день я пошел к Лиаму и извинился за то, что поднял на него копье. Это было тяжело, потому что он отказался встретиться со мной один на один. Я извинялся перед Юрием, Аналой, Висентом, Сейвом, Лилуйе — перед всеми мужчинами и женщинами Манвелины. Под конец я извинился перед Соли — если, конечно, он расслышал то, что я сказал. Сидя в хижине с радио на коленях, он прошептал:
— Вернемся в Город, проведем генотипирование и выясним, кто отец.
После этого я попытался уснуть, но не смог. Я лежал весь день, слушая, как воет снаружи буря, и думая, не мой ли ребенок растет в животе у Катарины.
Коль вы способны, сев времен провидя,
Сказать, чьи семена взойдут, чьи — нет,
Судьбу и мне откройте — мне, кому
Ваш гнев не страшен, ваших благ не нужно.
Шекспир, фабулист Века Открытий. «Макбет» [11]
И мы стали жить с деваки мирно, хотя этот мир зачастую был худым. Время шло быстро. Бури средизимней весны сменились ясными, сухими днями ложной зимы. Когда море вскрылось и лед растаял, мы начали бить в прибрежных водах идущую косяками треску, а на суше охотились на шегшея. Мы загнали небольшое стадо, заставив его прыгнуть с утеса, и это избавило нас от голода. Еды было много, солнце пригревало, и я не обращал внимания на угрюмые взгляды, которые бросал на меня Лиам всякий раз, когда наши дорожки пересекались, будь то в пещере или в лесу. Я старался отгонять от себя мысли о чем-то неотвратимом, одолевавшие меня при виде Катарины. Живот ее рос с каждым днем. Я тысячу раз задумывался о том, чье семя там внутри, и не мог дождаться, когда мы вернемся в Город. Там я отнесу ребенка к мастер-расщепителю, и он скажет мне, кто отец — я или кто-то другой.
Вопрос отцовства беспокоил не меня одного. Лиаму и еще нескольким мужчинам тоже явно было небезразлично, чей это ребенок. Но их интерес во многом отличался от моего. Они мало что смыслили в генетике, и биологическое происхождение их детей никого не волновало. У деваки было так много общих генов, что они справедливо смотрели на всех детей племени как на родных сыновей и дочерей. Они, конечно, признавали, что отцом по крови может быть только один мужчина, но настоящее значение для них имел только брак. Всем было любопытно, когда у Катарины настанет срок и кто на ней женится, став тем
