– Да, да. – Доктор отмахнулся, как будто услыхал банальность. – Ник, это нормально. Природный мантиец и должен внушать абсолютное доверие. Я тебе больше скажу: я даже тебя подозревал. Слишком уж ты мне нравился. Умный, честный, надёжный. Мантиец мантийцем, – и Зондер ободряюще улыбнулся.
«Что?» – беззвучно переспросил Николас, а потом просто уставился на Доктора круглыми глазами.
Он ожидал какой угодно реакции, только не этой. Он совершенно перестал понимать ход мыслей Зондера.
– Дело не в том, – как ни в чём не бывало продолжал Доктор, – где мантиец и кто мантиец. Дело в том, что мантийская система воспитания в данный момент на Циа не применяется нигде, и даже отдельные её элементы замечены только в двух или трёх деревенских школах. И симпатий к Манте никто на Циа не питает. Честно сказать, Ник, я склонен верить Эрту Антеру. Всё это время на Циа находился интервент, но интервенции нет уже очень давно.
«Что? – повторил Николас. – Так что же, значит…» Движение мыслей совершенно прекратилось, словно натолкнулось на какую-то преграду. Николас открыл рот да так и остался сидеть дураком. Доктор любил ломать стереотипы, только делал это с размаху и не соблюдал технику безопасности, и человеколюбия ему не хватало, несмотря на медицинскую специальность. В происходящем было что-то очень хорошее и очень плохое одновременно, но суть его Николас не мог ещё уловить.
– Ну что ты так на меня смотришь? – ухмылялся Зондер. – Да, я допускал разные варианты. Ты тоже подозревал Улли, а по-хорошему должен был подозревать и меня. В итоге, конечно, нас всех надули. Но если наш интервент – товарищ Фрайманн, тогда всё складывается просто идеально.
«Идеально?» – Николас ошеломлённо моргнул.
– Но… – заикнулся он.
– Что? – Зондер выгнул бровь.
– Если это… новая схема?
Доктор пожал плечами.
– Схем много, результат один, – менторским тоном сказал он. – Ты это прекрасно знаешь. Мантийцы заходят с разных сторон, но добиваются одной простой вещи. Население планеты должно о них мечтать. Буквально грезить. Манта не может никого взять силой. Даже во время Великой войны они целили уничтожить флот, выкосить управленцев, сжечь инфраструктуру, но не оккупировать миры, где их очень сильно не хотели. Нет мечты, нет симпатии – о чём говорить?
Он посмеивался. Яркие глаза смотрели пристально, оценивающе, точно насквозь. Голограмма была настолько качественной, что различался каждый алый сосудик в белке. Потом Зондер сказал просто:
– Слушай, Ник, да зачем тут вообще что-то изобретать? Сразу после Гражданской Фрайманн в качестве народного героя мог бы брать Циалеш тёпленьким. Разыгрывать несколько схем сразу. А он вместо этого самозабвенно являл нам образец офицера. Зачем он это делал и зачем председатель Комитета откровенничал с Йелленом. Это очень интересные вопросы, и я над ними подумаю. Но за Циа я спокоен, а потому и товарища Фрайманна не считаю врагом.
Николас сглотнул.
– Но…
Зондер покачал головой.
– Успокойся, – сказал он. – Не казнись. Ни твоё Управление, ни отдел мониторинга, ни я в принципе не могли его обнаружить. Разве что чудом. Стерлядь ему не подчинялся, он вёл параллельную линию вслепую и о существовании настоящего интервента мог только догадываться. Я сейчас припоминаю обстоятельства и думаю, что товарищ Фрайманн не просто бездельничал, а активно саботировал работу. Начиная инфильтрацию, Комитет завёл на Циа массу агентов влияния. Если помнишь, до Революции интранет ими просто кишел, да и журнальчики продавались повсюду. И куда они все делись? Были их тысячи, а на Двойку полетела от силы пара десятков. Сами увяли. Ни один не получил от главного ни помощи, ни поддержки.
Слушая его, Николас нелепо хлопал глазами. Слова Макса потрясали его едва не больше, чем раскрытие настоящей личности Алзее Лито.
Зондер полюбовался на него и фыркнул, опустив нос в чашку.
Николас молчал. Истинное положение вещей уже открылось, но нужно было найти смелость на него взглянуть. Пока что он понимал только, что у него бегают глаза. Разум его был девственно пуст. На границе сознания брезжили тени догадок и мыслей, и крепло какое-то неприятное, тёмное чувство.
Спохватившись, он поспешно проговорил:
– У меня были и другие предположения.
Он уже сам разуверился в них, но Доктору нужно было доложить.
– Излагай, – сказал Доктор, прихлёбывая кофе.
– Если прошла дезинформация? Агента действительно перевербовали, но не мы, а сам Эрт Антер. Вы подтвердили, что неуспех ученика ударил по учителю. Что, если агент сознательно провалил интервенцию с целью ослабить позиции Сана Айрве?
И Николас даже отшатнулся от голограммы: Зондер встал и перегнулся к нему через стол.
– Против учителя? – несвязно изумился Доктор. – Учителя топить? Ник, ты не понимаешь, что такое для мантийца Учитель! Это больше, чем для нас мать и отец, вместе взятые! Потому что у человека отношения с родителями могут быть и прохладные, а учитель для мантийчонка… А, нереально.
Он махнул рукой – и внезапно задумался. Сел, сощурился, подёргал себя за ухо, потёр ломаный нос. Николас смотрел на него завороженно, не решаясь даже догадываться о том, что занимает его мысли. Мало-помалу лицо Зондера озарялось улыбкой хищной и вдохновенной.
– Тут есть одно любопытное обстоятельство, – вполголоса протянул Доктор, глядя куда-то вкось. – Ага, ага… Хорошо-то как. Всё складывается. Фрайманн знал о разговоре Антера с Йелленом?
– Знал.
– Учитель – это святое. Похоже, – ухмылялся Зондер, – похоже, что наш друг-интервент то ли попытался утопить, то ли утопил-таки своё начальство.
«…вам придётся посвятить остаток жизни какому-нибудь безобидному увлечению», – вспомнил Николас. На Манте нет судебной власти и пенитенциарной системы, но резкое сокращение территории вызовет депрессию и иммунодефицит, которые убьют неудачника или сделают убогим калекой…
У него пересохло во рту.
– И судя по нервной реакции начальства, – закончил Зондер, – начальство Йеллену не врало. Чёрт меня подери, да Антеру конец. Признаться, это вселяет оптимизм. Вылези он в Председатели Верховного Совета, война была бы неизбежна. Но с динозавром Айрве Неккен ещё поостережётся связываться. По крайней мере пару десятков лет, а то и больше… Ник, ты понимаешь, что это значит? Мир.
Улыбка Доктора стала светлой и исполненной невероятного облегчения. Глаза его загорелись. Николас механически улыбнулся в ответ.
И в этот момент наконец понял.
Ему стало страшно.
Пуля в сердце не убьёт мантийца; его убьют отвержение и одиночество, бесприютность и безнадёжность. Он не в безопасности. Сверхчеловеческие силы его организма могут исчезнуть в единый миг.
