Он мог дальше не продолжать. Бэйл был сам в состоянии закончить предложение. Прежде, чем ваш разум окажется сломлен полностью и ситхи, подобно огнежукам с Таанаба, сожрут вас заживо.
Он вздохнул. «Ладно. Мы продолжим идти.»
«Мой световой меч,» — сказал Оби-Ван. Он поднял его и протянул. На лице у него прорезались упрямые морщины. «Возьмите. Приберегите его для меня.»
Бэйл в молчании уставился на элегантное оружие. Вспомнил его жар, его ужасающую мощь. Ему известно было о джедаях достаточно, чтобы знать, что световой меч являлся для них чем-то очень личным, очень важным, очень ценным.
«Вы уверены?»
Оби-Ван кивнул. «Я чуть вас не убил. Я уверен.»
«Ну ладно,» — повторил он и взял протянутое оружие. Сомкнул на нем свои пальцы, ощущая его вес. Его значение. «Обещаю, я сберегу его.»
«Спасибо», — сказал Оби-Ван. Затем он обвел внимательным взглядом окружающую их картину разоренного, поваленного леса, медленно постигая неистовую резню. Тени сгущались в его глазах. «Теперь давайте идти.»
* * *
В то время, как они продвигались дальше, наперегонки с заходящим солнцем, Оби-Ван обрел живительное убежище в тишине. Изо всех сил старался восстановить свою защиту против тьмы, против непрекращающегося, злобного голоса, нашептывающего ему на ухо.
Умри джедай, умри джедай, умри джедай, умри.
Никогда в жизни ему не приходилось чувствовать себя настолько неуравновешенным, настолько неуверенным. Он на самом деле видел Вентресс. А после нее, сепаратистских дроидов. Хуже того, когда он сражался с ними, он использовал темную сторону. Обращался к ней не раздумывая. Осознание этого было наиболее отвратительно. Понимание этого, пришедшее как гром среди ясного неба было именно тем, что заставило его рухнуть на колени содрогаясь от рвотных спазмов.
Это, а также тот факт, что он чуть не обезглавил Бэйла Органу.
Такое не может случиться снова. Я не должен допустить, чтобы это снова произошло. Они могут закрыть светлую сторону намертво от меня, но ситхи никогда не обратят меня во тьму. Им не удастся сделать из меня орудие убийства.
Он бы скорее умер, чем позволил этому произойти.
И, таким образом, он и Алдераанский сенатор медленно прокладывали свой путь сквозь оставшиеся лесные заросли, ту их часть, которую ему не удалось вырубить, в то время как последние капли дневного света покинули небо, а тьма опустила свое покрывало. Отягощенные своими рюкзаками, своими воспоминаниями и своими страхами.
Кропотливо, тщательно, восстанавливал он свою разрушенную психическую защиту. Упрочив укрепления он заколотил это место от ситхов, мучительно сознавая, что является сейчас лишь половиной себя прежнего без помощи своего союзника, светлой стороны Силы. Преследуемый страхом, что его джедайская половина не сможет одержать верх.
Утрата своего светового меча была подобна открытой ране в боку.
Опустилась ночь, и так, словно естественная тьма была неким приглашением, терзающие воспоминания вернулись. Он отклонил настойчивую просьбу Органы остановиться до рассвета. Каким-то образом легче сопротивляться ситхам было пока он двигался. Позволить ему замедлиться, и они навалятся гораздо сильнее. Настолько сильнее, что, казалось, он сломается.
«У нас есть карманные фонари,» — сказал он сенатору. «Мы сможем двигаться немного дольше.»
Бедняга Бэйл. Он был упрямым, неблагоразумным, и до смешного безрассудным, но он не заслуживал этого. И никто не заслуживал.
В конце концов им пришлось остановиться. Но лишь оттого, что его ноги подкосились и не желали помочь ему подняться снова. Поскольку они все еще находились в лесных зарослях, где под рукой была масса легко воспламеняющегося валежника, Бэйл разжег аккуратный, небольшой костер. Они разделили очередные пакеты с пищевыми рационами. Экономно утолили жажду из запасов воды. Закутались в свои теплоизолирующие одеяла и уселись в молчании перед костром.
До восхода солнца было еще далеко.
В конце концов Бэйл уснул, но он не смог. Каждый раз, когда он погружался под грань бодрствования, воспоминания вонзались в него острыми, безжалостными клыками. Бодрствование являлось единственной надеждой на то, чтобы удержать ситхов на расстоянии, тогда, как он мог бы сконцентрироваться на внутренней дисциплине, совершенствованием которой он занимался всю жизнь.
Но он устал. Он очень устал. И довольно скоро воспоминания яростно набросились на него, несмотря на бодрствование, так же, как когда они напали на него, после крушения звездолета на равнине. Стоя беззащитным перед бурей, он вел свой бесконечный бой с ситхами. Вновь пережил Джеонозис. Вновь пережил Таанаб. Вновь пережил поражение Квай-Гона. Снова, снова и снова.
Бэйл проспал все это. Солнце, наконец, взошло. Как только расцвело, тот разбудил его и заставил подняться на ноги.
«Вы бледны как смерть,» — сказал ему Бэйл, прямо. «Вы не продержитесь до полудня.»
Он передернул плечами под рюкзаком. «Я продержусь столько, сколько понадобится, Сенатор. Довольно спорить. Пора идти.» Когда Оби-Ван был сражен своим третьим видением - воспоминанием - кошмаром наяву - что бы там, крифф его побери с ним ни происходило - менее чем за два часа, Бэйл отошел на безопасное расстояние, опустился на каменистую равнину, которую они стремились пересечь и впал в отчаяние.
Никогда больше. Никогда, никогда, никогда больше не скажу я, что хотел бы, что мог бы быть джедаем. Даже не на неделю. Даже не на один день.
Какое видение было у него на сей раз? Во имя всего святого, только не смерть Тэйвора. Если бы ему снова пришлось пережить посредством его спутника пытку и сожжение своего дяди, он бы подумал что сходит с ума. Или может быть просто быстрее сходит с ума. Потому, что если это тяготило Оби-Вана - а, безусловно, так оно и было, это было жестоко - и было почти так же тяжко для него, быть вынужденным смотреть, сидя в сторонке, зная, что он ничего не может сделать, чтобы остановить безжалостное нападение ситхов. Необходимость вновь пережить то конкретное воспоминание вместе с джедаем.
Но нет, на сей раз это была не смерть Тэйвора. Он подозревал - хотя и не был уверен, поскольку Оби-Ван решительно отказался обсуждать это - что Джедай видел в своем воображении Джеонозис. Воспоминания начинались всегда в тишине и заканчивались призывами к его падавану - простите, к его бывшему падавану - и скорбью из-за потери юношей руки.
Было мучительно видеть появляющееся, затем, выражение ужаса на его лице. Но конечно, все всегда могло быть гораздо хуже. Это могла быть очередная сумасшедшая галлюцинация. К счастью, до сих пор это не повторялось. Каким-то образом джедаю удавалось, по крайней мере, держать их под контролем.
