Трудно было сказать, как он воспринял ее речь. Мальчик был почти всегда таким же сдержанным, как его мать. Живое юное лицо Майлза обычно сразу отражало все стремления его души, и, наверное, это избаловало Корделию как родителя. Но Алекс потянулся к листам с рисунками и осторожно спросил:
– А можно мне несколько?
– Когда-нибудь ты унаследуешь их все. И я очень рада, что они тебя заинтересовали. Но если хочешь взять с собой несколько штук сейчас, выбери те, которые тебе нравятся больше всего, а я соберу их для тебя в нечто вроде альбома, чтобы они не помялись. – Архивисты с образованием и кто-нибудь в ее штате должны знать, как это сделать.
– Мне бы хотелось, – сказал он настолько тихо, что Корделии пришлось наклонить голову, чтобы расслышать.
– Значит, так и сделаем. Бери столько времени, сколько нужно. – Она отошла к комм-пульту, дав мальчику возможность изучить весь этот клад без спешки. Тихонько подглядывая за ним через полупрозрачный видео-дисплей, она пыталась оценить, насколько удачной была идея. Наверняка да, поскольку им пришлось прерваться на обед, а он еще не закончил смотреть. Что любопытно, он ни словом не упомянул об этом за обеденным столом, хотя, конечно, когда собирался весь клан, у Алекса почти не было возможности вставить хоть слово.
В окружении всех Форкосиганов Корделия вдруг вспомнила старинное родительское проклятье: «Да чтобы у тебя родилось шестеро детей, таких же, как и ты сам!» Как-то наперекосяк оно сбылось. Майлз был бы только счастлив получить шесть своих копий: с ними он бы знал, что делать. Вместо этого у него было шестеро детей, не только совсем на него не похожих, но и полностью непохожих друг на друга. Как родительское проклятие это сработало куда эффективнее.
Вернувшись в свой кабинет вместе с Алексом, она взяла ридер и принялась читать очередной доклад, стараясь держаться как можно более ненавязчиво, пока Алекс продолжал свои молчаливые изыскания. Она держала ухо востро, стараясь не пропускать случайные возгласы удивления или комментарии под нос. И когда Корделия уже была готова сделать перерыв и предложить вернуться в сад, он вдруг воскликнул:
– О, бабушка, а тут ты! А почему без одежды? Ты плавала?
Корделия едва удержалась от того, чтобы подскочить в кресле, и сделала вид, что просто решила встать и подойти. Тот ящик ей следовало бы запереть, но на них не было отдельных замков, лишь у всего шкафа в целом.
– Художники часто рисуют обнаженную натуру. Человеческое тело – труднейшая вещь для правильного изображения. И я позировала Эйрелу, когда он хотел попрактиковаться.
– А хорошо выглядит! Я имею в виду, похоже на тебя нарисовано. А вот тут адмирал Джоул. Наверное, художникам надо учиться рисовать и мужчин, и женщин.
– Верно. – Эротический оттенок портретов явно от него ускользнул. Тут она вспомнила, что глубже в этой папке было еще несколько рисунков, в жанре которых не ошибется никто, и конфисковала папку под предлогом, что сама хочет их освежить их в памяти.
– А гермы тут есть? Они же тоже должны быть. И, может, еще квадди. И эти водоплавающие люди. И жители тяжелых миров.
– Наверное, Эйрелу недоставало натурщиков всех видов. Консул Вермийон сюда тогда еще не приехал. – Вызвался бы бетанец-герм попозировать, если бы она ему намекнула на такую возможность? Наверное, да. Теперь уже поздно, поздно для всего…
На следующем наброске в ее папке были она с Оливером, вместе и явно в постели. Это было бы сложновато объяснить мальчику. Она извлекла из папки несколько рисунков, изображающих ее саму, Оливера и еще нескольких людей – всех однозначно одетых, – и подсунула их Алексу для отвлечения, а тем временем украдкой убрала с виду оставшийся компромат. Когда-нибудь он получит и их в наследство – она вовсе не собиралась их уничтожать, – но пока рано.
– А можно я возьму тот, где ты на яхте?
Она посмотрела.
– К нему есть парный. – На нем Оливер, без рубашки, стоял у румпеля яхты и смотрел куда-то в воду. – Они должны лежать вместе. – «Именно так». – Как насчет вон того?
– А здесь ты в мамином саду? Ладно. – Замена его устроила. Корделия украдкой вздохнула от облегчения.
Будь он воспитан как бетанский ребенок, стала бы она от него скрывать эти рисунки? Ну, да, возможно, некоторые. Эйрел, когда рисовал отдельные свои карикатуры, демонстрировал весьма сомнительный юмор, а в серьезных вещах он проявлял его еще сильней: иногда это были воспоминания, иногда – воображение, а порой – источник для воображения. Что, впрочем, часто оказывалось полезным. Корделия сама не знала, скрывает сейчас усмешку или слезы, но сидела, отвернувшись от Алекса, пока не справилась с лицом и не спрятала все остальное в пещеру из хрупких воспоминаний. Пусть лежит там в темноте, пока об эти осколки еще можно порезаться.
– Но самого дедушки на рисунках нет, – заметил Алекс.
– Увы, это так. Хотя… в некотором странном смысле, он есть на всех рисунках. Взглянуть на него с этой стороны мало кому удавалось.
– Ха. – Он насупил брови, не столько озадаченно, сколько размышляя.
– А какой тут твой любимый? – спросила она, возвращая разговор к отобранным им сокровищам.
К ее удивлению, он показал не на портрет, а на большой, доскональный, выполненный в огромном количестве деталей архитектурный набросок впечатляющих фасадов их столичного барраярского особняка.
– Интересно. И почему? – Не соскучился ли Алекс по дому?
Он шевельнул пальцем, словно нащупывая какой-то инструмент.
– На нем… тут больше всего.
Она посмотрела на лист еще раз. К ее удивлению, рисунок датировался относительно недавно, уже здесь, на Сергияре – наверное, он был создан частично по воспоминаниям, частично по референсам. Чтобы разглядеть все детали, потребовалось бы увеличительное стекло – и она припомнила, что действительно, Эйрел как-то пользовался им при рисовании, – но при этом рисунок ни в малейшей степени не обладал механистичностью снимка. Может, это не Алекс тоскует по дому, а тосковал кое-кто другой?
– Я думаю, ты совершенно прав, малыш.
Джоул решил, что отвлечь Майлза на это утро при помощи симуляторов для отработки тактических действий удалось отлично. Он выдернул Кайю из увольнительной, чтобы та организовала презентацию в одном из тактических классов на базе. Задание как раз для тренировки ее навыков, против чего она совершенно не возражала, и оно как бы случайно гарантировало, что из первых рядов ее не оттеснят назад. Полагая, что некоторые благоприятные возможности следует навязывать, он позвал туда и тех офицеров, которых посчитал необходимым выдернуть из сонной обыденности военного захолустья, которое, однако, в любой момент может стать передовой. Остальные свободные места заполнились очень быстро, едва стоило распространиться слуху об игре. Пусть даже просто из любопытства встретить сына адмирала Форкосигана.
