— Очень интересно... Но убить-то их можно?
— Можно, — серьезно ответил Велизарий. — И необходимо.
— Понятно... А как с людьми, которые их поддерживали?
— Некоторые из них просто не знали, что творят. А те, которые знали, сейчас по большей части мертвы.
— Удобно... Ваша вечность, но вы ведь знали, кто это. Почему же все-таки вы не вмешались раньше? До того, как... все началось?
— Потому что я боялся, — сказал император.
Макс посмотрел ему в глаза. В спокойные карие глаза.
— Вы ведь боялись не за себя, — сказал он.
Велизарий развел руками.
— Можно сказать и так. Не знаю, насколько это честно... Страх — подлая тварь, он легко маскируется. Да, конечно. Не за себя.
Макс промолчал. Огромная усталость, усугубленная огромной — пусть и невольной — виной... Как с этим живут?
Велизарий, кажется, понял, о чем он думает.
— Как я и предупредил, я хочу понять, насколько могу на вас полагаться...
— Вы — мой император, — сказал Макс.
Велизарий покачал головой.
— Нет, не то. Этого недостаточно... и прежде всего этого недостаточно для меня. Если вы со мной... это одно. Если нет — мы сейчас выйдем из этой каюты, и о разговоре больше никто не узнает. Служите Византии. Это тоже достойно. Я хочу дать вам выбор.
Макс пожал плечами.
— Я с вами, — сказал он. — С кем же мне еще быть?..
Велизарий смотрел на него очень пристально.
— Вы уверены?
— Да.
— Вы готовы принести мне вассальную присягу? Именно мне лично? Не как императору, а как главе дома Каподистрия?
Макс напрягся.
— Готов, — сказал он.
— Это точно император?
Адмирал Бертон выглядел очень уставшим. Алексею было жаль его. Такая ответственность... Они сидели в маленьком салончике на борту "Венизелоса", предназначенном как раз для таких совещаний. Вдвоем. На столике лежал планшет.
— Мы проверили изображение, — сказал Алексей. — Снимков Велизария в архиве достаточно. В пределах нашего разрешения — это он. И даже если это двойник, интересно же, во что с нами играют. Простите, не хотел вторгаться не в свое дело.
— Все в порядке, Алексей... Вы мне помогли. И помогаете... Значит, они предлагают встречу прямо на Пандемосе. Вы со мной пойдете?
Такого предложения Алексей не ожидал. Впрочем... Если подумать — предсказуемо.
— Если считаете целесообразным — конечно, пойду.
— Считаю. Только не забудьте передать Муррею руководство дивизией. Он нас подстрахует.
— Разумеется... А если мы убедимся, что это действительно переговоры, и у императора серьезные намерения? Тогда...
Джеймс Бертон глубоко вздохнул.
— Тогда я активирую канал связи лично с Мятлевым и вызову его сюда. Такая возможность предусмотрена.
— Дай-то бог, — искренне сказал Алексей. — Мы уже убили не меньше трех тысяч человек. Экипаж "Тирпица" плюс мелкие сбитые корабли. Может, этим и обойдется?..
— Алексей, — сказал Бертон. — Я тоже надеюсь, что кончится и обойдется, честное слово. Но прошу вас не забывать, что мы — на войне. На нас военная форма. Даже адмиральская, — он усмехнулся. — Поэтому, если можно, давайте надежды и сожаления... оставим до мира.
— Да, конечно, — Алексей вымученно улыбнулся. — Знаете что? Представьте, что вы ставите базу на незнакомой планете, и вам надо, например, фермы установить, чтобы положить на них платформу, и на ней — уже целевые сооружения. Это работа, по трудоемкости сравнимая с каким-нибудь сложным производством — ну, например, с заводом по сборке машин. Предположим, ферму снесло потоком, и нам приходится возиться, чтобы восстановить ее или заменить. Предположим, это случится даже дважды... Но поток мутной воды — или не воды, неважно — он не будет, например, специально искать в опоре уязвимую точку, чтобы разрушить ее поэффективнее. В этом смысле работа инженера очень легка. А вот если нам противостоит человек... Возвращаясь к аналогии с заводом по сборке... ну, скажем, тракторов: сотни готовых блоков, которые надо подвезти, организуя сложную логистику, дальше — конвейер, и готовые новенькие трактора с него сходят. Это сложная система, которая нуждается в настройке. А теперь представьте, что над заводом повис истребитель типа "деймос" и бьет по нему гразером, причем именно с задачей нарушить и логистику, и сборку. Каково придется директору завода? А ведь вы, военные, работаете в таких условиях всегда. Я это знал, конечно, из книг, но... — он развел руками. — Простите, адмирал. Заболтался.
— Вы все верно говорите, Алексей. Примерно так же объясняли и мне, еще на первом курсе... М-да. Жаль, что мы не дипломаты. А может, как раз это и хорошо. Шанс у нас есть, и его надо использовать.
Макс фон Рейхенау внимательно наблюдал за уникальным явлением — психологическим шоком в целом флоте.
Никакие проигранные сражения никогда не давали такого эффекта.
Если бы в походе не было абсолютно исключено употребление спиртного — офицеры бы перепились.
И, наверное, это было бы к лучшему...
Сообщений о самоубийствах пока было два. Тридцатипятилетний корветтен-капитан, командир батареи с "Хиппера", у которого на Антиохии осталась семья, — он просто застрелился из револьвера. И девятнадцатилетний мичман-артиллерист с "Максимилиана фон Шпее", который, находясь на посту, разрядил на себя контакты электрощита. Хорошо еще, изолировать контур догадался, чтобы не замкнуло на всю секцию.
Получив рапорт об этом, Макс выругался и вызвал к себе двух человек. Полковника Михаила Илиеску, главного врача флота. И — старшего лейтенанта Андрея Котова.
Илиеску сам выглядел не лучшим образом. Темные полукружия под глазами были так заметны, что Макс чуть не посоветовал ему надеть очки.
— Я знаю, зачем вы меня позвали, — сказал Илиеску, садясь. — Вы хотите прогноза, да? Диагноз-то и так ясен... Мы сейчас имеем легкую форму реактивного психоза почти у всего состава флота. Не исключая присутствующих. Даже у тех, кто внешне спокоен, я вижу очень такое характерное замедление реакций. Медикаментозное лечение в нашем случае исключается, именно из-за массовости. Нам просто лекарств не хватит... да и если бы даже хватало, это все равно было бы неприемлемо. М-да...
Макс посмотрел на Котова.
— Андрей, а вы как сейчас себя ощущаете?
Андрей подумал.
— Да пустота какая-то. Давящая пустота. Я хорошо понимаю людей, которым от этого, мягко говоря, тошно.
— Да уж, мягко говоря... Я ведь вас позвал именно потому, что вы не антиохиец. Если я правильно понимаю, лично вы никого не потеряли. Так?
Андрей кивнул.
Макс перевел взгляд на Илиеску. Тот поежился.
— Полковник, вы ведь уже знаете, что хотите сообщить, — сказал Макс совсем тихо. — Давайте. Уж чего пугаться теперь.
Илиеску вздохнул.
— Я знаю одно лекарство, — сказал он. — Это война. Немедленная боевая операция, причем против такого врага, которого ваши люди сами очень хотят уничтожить. Это заполнит мотивационный вакуум и приведет в действие еще несколько механизмов, которые... улучшат их состояние. Все остальное ненадежно.
Макс кивнул, отметив про себя, что Илиеску так и сказал: не "противник", а "враг". И это была не оговорка.
— Насколько быстро, по-вашему, к этому надо приступить?
Илиеску развел руками.
— Я не могу касаться стратегических вопросов. Но чем быстрее, тем лучше. Честно говоря, у меня мороз по коже идет, когда я думаю — что сейчас творится в каютах личного состава. Легкий стресс — на войне дело обычное, но когда на него накладывается еще и вот такое...
— Я понял, — сказал Макс. — Будем пока делать, что можем. — Он повернулся к Андрею. — Вот так... Боюсь, что ваши путешествия пока откладываются.
Андрей заставил себя улыбнуться.
— Я понимаю, — сказал он. — Если вам так удобнее — считайте меня добровольцем.
"Полетят корабли к далеким планетам, полетят через черный ад.
Наступает новая эра, детка — звездный джихад.
А ты думала, солнце будет светить вечно? Оно превратится в пар.
Аллах акбар, детка. Аллах акбар!"2
Андрей в который раз перечитывал эти строчки земного поэта, писавшего почти тысячу лет назад. В эпоху, когда космонавтика едва начиналась, а о межзвездных полетах можно было только мечтать.
Он очень смутно помнил, что такое "джихад". Ну да: священная война одной из земных авраамических религий.
...Ираклий цел. О боги. Ираклий цел. Император сказал, что там не погиб от войны ни один человек. Он знал, такая радость — эгоистична, но ничто другое его сейчас не волновало...
Что такое "джихад"?
