— Я живу на этом свете на четырнадцать лет больше, чем вэй-ти, — услышал он как всегда спокойный голос собеседницы, — и научилась не спешить с выводами. Это не значит что я, как вы выразились, держу язык за зубами. Я просто вижу мир немного иначе. Не разделённым только на чёрное и белое.
Ответ вызвал у мандалорца лёгкую растерянность. Он не привык, чтобы женщины старше двадцати пяти так спокойно говорили о своём возрасте, а простая калькуляция подсказывала, что леди-мэр если и не его ровесница, то лишь ненамного моложе самого Костаса. Но если по его лицу и телу возраст читался довольно легко, то Зару выдавал только взгляд. Странная планета, населённая странными существами.
— Уже хорошо, — Костас наконец соизволил посмотреть на собеседницу.
Странно, но почему-то присутствие Зары действовало на мандалорца успокаивающе: злость и раздражение потихоньку уходили прочь, словно утренний туман перед лучами солнца, оставляя после себя лишь блеклую тень, готовую исчезнуть в любой момент.
— И всё же, какого рода проблемы вы ждёте от церемонии прощания? Это же не весенний фестиваль, полный хулиганистой молодёжи, способной перевернуть город кверху фундаментом просто ради забавы.
— Ну, например, толпы, жаждущей мести, — ровно ответил Рам. — Это как минимум. Ну а так… республиканские диверсанты, повторный авианалёт или удар с орбиты… Хватит для начала?
Ответом ему был непонимающий взгляд карих глаз.
— Месть? Авианалёт? Удар с орбиты? Для чего?
Если бы не этот взгляд, Костас подумал бы, что над ним издеваются. Но Зара выглядела по-настоящему растерянной.
— Эм… — какой красноречивый ответ, правда? Но Костасу ничего не могло прийти в голову лучшего — так его удивили растерянность и искреннее недоумение зелтронки, и теперь мандалорец пытался подыскать наиболее краткое и в то же время понятное описание прописных — для любого военного — истин.
— Потому что это война, — наконец выдал он и замолчал, злясь на самого себя за то, что так и не смог разродиться на что-то более внятное.
— Похоже, что война — это самое бессмысленное занятие во вселенной, — сделала вывод Арора и на этом странный разговор завершился сам собой.
Неспешная процессия горожан, бдительно и бессмысленно охраняемая войсками КНС, достигла огромного парка, центром которого являлось искусственное озеро, поверхность которого пестрела крупными, мягко фосфоресцирующими цветами золотистого цвета. Они сияли, как младшие братья привычного Костасу светила, дарившего тепло родному Мандалору.
Украшенные разноцветными гирляндами цветов гравиносилки с телами покойных выстроили в ряд у воды. Даже в смерти зелтроны оставались верными культу красоты. Обезображенные взрывом тела были, когда это возможно, тщательно восстановлены, а в иных случаях заключены в своеобразные пластиковые саркофаги, повторявшие облик погибшего при жизни. Взгляд Костаса остановился на маленьком детском тельце, лежавшем рядом с телом похожего на него мужчины, и мандалорец вновь испытал жгучую смесь стыда и горечи от свершившегося. Память — подлая девка: то она упорно отказывает в сущей мелочи — например, в простом знании о том, что было по окончании пьянки, — а вот сейчас услужливо подсунула воспоминание, где этот малыш судорожно хватал липкими от крови пальчиками отлетающую жизнь, накрытый рукой отца, до последнего пытавшегося спасти своё чадо.
Чувства Рама гармонично вплелись в общий эмпатический фон, добавив в него новые оттенки, невольно объединяя с этой толпой чужаков. Мандалорец мог поклясться, что чувствует всех и каждого в этом людском море, растворяясь в нём, одновременно теряя себя и становясь несоизмеримо больше, чем был до этого.
В тишине, нарушаемой лишь лязганьем дроидов и гулом танковых репульсоров, раздалась тоскливая, но от того не менее красивая музыка. Похоже на флейту, — пронеслась мимолётная мысль в голове мандалорца. Мелодию подхватили сотни, тысяч голосов, наполнив ночной воздух густым, буквально ощутимым вибрирующим звуком. Ни в этой странной бессловесной песне, ни в окружающих не было и намёка на агрессию, но Костас чувствовал, как по его спине бегут мурашки. Не от страха, или тревожного ожидания перед боем, нет — это как раз было бы привычно, знакомо насквозь, — а что-то совершенно иное. Больше всего это было схоже с тем, что испытывал сам Рам, когда хоронил родителей, но там была его собственная, искренняя скорбь, а тут… тут он ощущал скорбь сотен живых существ. И сам был частью этой скорби.
Руки Костаса коснулись пальцы Зары, крепко сжали и замерли, не разжимаясь, и мандалорцу показалось, что даже сквозь армированную ткань перчаток он чувствует тепло, дающее ему поддержку в этой буре чужих чувств. В другое время комендант пресёк бы подобное, но сейчас… Сейчас, когда его душа была открыта и проницаема для чувств окружающих, этот жест воспринимался естественным и уместным. Да что там — необходимым.
Одна из женщин отделилась от толпы и устало прилегла на гравиносилки. Те самые, что невольно приковывали взгляд мандалорца. Зелтронка со странным, пугающим спокойствием в глазах легла рядом с телами мужчины и ребёнка, обняла их и закрыла глаза. Через несколько секунд Раму почудилось, будто в симфонии чужих чувств что-то оборвалось. Словно умолк один из инструментов в огромном оркестре.
Носилки мягко столкнули в воду, и они медленно поплыли по глади озера, расталкивая золотистые цветы, сопровождаемые всё тем же многоголосым пением. А вскоре и сами уподобились сияющим цветам, вспыхнув ярким золотом химического пламени, за считанные минуты кремировавшего тела. Сплетение голосов постепенно затихало, слух вновь начал различать мелодию одинокой флейты. Она изменилась. Вместо тоски и скорби, музыка рождала умиротворённое спокойствие, разливавшееся по толпе и проникающее в мандалорца. Светлое, незамутнённое чувство нового начала, надежды. Что-то закончилось, что-то началось.
Происходящее было чем-то сродни наваждению, и лишь теперь Костас очнулся, пронзённый, будто молнией, осознанием произошедшего.
— Эй, там же… — Рам отбросил руку Ароры и рванул было к воде, но тут же замер, поняв бессмысленность своего порыва.
— Там же была женщина! — заорал он, тыча рукой в озеро. — Вы, психи, спалили живого человека! Долбаные психопаты…
Сотни непонимающих взглядов скрестились на коменданте города, будто он говорил нечто удивительное и странное. Зара подошла к нему и успокаивающим жестом коснулась плеча:
— Она выбрала уйти с ними, — спокойно, будто речь шла о загородной поездке, сказала леди-мэр. — И она ушла ещё до того, как платформы спустили на воду. Яд агоры дарит безболезненную тихую смерть.
