Что может придумать Райш? Будет ли он что-то придумывать? Ему-то штурмовиков хватало, а вот такой… грелки в постель никогда не было и, если меня не станет, не будет. Захочет ли он так рисковать?
По лицу горячего можно было прочитать только то, что он зол, или, по меньшей мере, недоволен: нахмуренные брови, стиснутые зубы, подёргивающаяся верхняя губа, как будто он с трудом сдерживается от угрожающего оскала. Сложно поверить, что он может войти в моё положение и что-то понять. Тем более, это против его природы, а он ведь… гораздо больше зверь, чем это кажется на первый взгляд. Да, он куда разумней большинства своих сородичей, но глупо ждать от него такойпонятливости. Он почти наверняка не сможет побороть свои инстинкты. Значит, нужно уже сейчас искать выход.
Убить ребёнка? Боюсь, тогда горячий сам меня убьёт; не со зла, просто в момент помутнения рассудка. Да и… ребёнок-то не виноват. И Райша убить — тоже не выход, он тоже не виноват в своей природе, и так делает невозможное в борьбе с ней. И самой умирать не хочется, но это можно оставить на крайний случай; в конце концов, быстро и надёжно покончить с собой не так трудно.
Глупо получается. Всё плохо, но в этом никто не виноват. Просто жизнь так сложилась.
Что остаётся? Пожалуй, только сбежать из-под удушающей опеки горячего. Но почему же так хочется надеяться, что он сумеет справиться с собой? Он ведь и так делает много невозможного, почему бы не сделать ещё немного?
Впрочем, моя надежда быстро иссякла. Точнее, пала смертью храбрых в тот момент, когда за нами закрылась входная дверь. По нервам вдруг ударило волной противоречивых чужих эмоций; я не сразу поняла, что всё это — чувства горячего, которые он до сих пор умудрялся сдерживать, а теперь то ли его прорвало, то ли он сознательно спустил себя с поводка. Но я вдруг почувствовала себя оленем, которого заперли в клетку с голодным тигром. Бежать было некуда, сопротивляться — бессмысленно.
Пара мгновений, и я оказалась впечатана лицом в постель и придавлена сверху телом горячего. Моя ругань, отчаянные попытки вырваться — всё это не только не останавливало окончательно утратившего над собой контроль мужчину, но, кажется, он наслаждался сопротивлением бьющейся в когтях добычи.
А самое гадкое, что меня очень быстро и без боя предало собственное тело. Проклятые феромоны, проклятая память… Тело знало, что будет дальше, было к этому готово и очень этого хотело. А разум… что может разум, когда из глубин подсознания всплывают самые древние инстинкты? А от того, что я точно знала — горячий чувствуетмоё желание, как я чувствовала его собственные эмоции, — было вдвойне противно.
Захлёбываясь отвращением к самой себе и злыми слезами, я всё равно звала его по имени, хотела его и умоляла не останавливаться.
Так погано мне не было никогда. То есть, поначалу всё было нормально; ну, как — нормально? Закономерно. Слова Экси вывели меня из себя, первый раз я всерьёз разозлился на эту девчонку. Нет, умом понимал справедливость некоторых слов, но это было не просто неожиданно, это было совершенно противоестественно. Женщина, не желающая ребёнка — это почти так же неправильно, как нежелание жить. Да, разум утверждал, что ничего столь уж необычного или ужасного в этом нет, и что все люди разные, но инстинкты — о, им было очень сложно объяснить логику происходящего. Одна мысль о том, что этот нерождённый ребёнок погибнет, приводила в ярость. Пусть я узнал о его существовании только что, но для меня он был объективной реальностью, и всё мое существо требовало защищать и оберегать. Его, и эту глупую самку, если понадобится — от неё самой.
Мог ли я что-то изменить в произошедшем? Вряд ли. Может быть, если бы кто-то отвлёк конструктивным разговором, вызвал из пучины инстинктивной ярости разум, переключил или хотя бы оглушил, шанс был, а так…
Поэтому не стоило удивляться, что ярость, стоило оказаться в собственном «логове» наедине с тха-аш, синтезировалась в желание срочно заявить свои права на эту женщину. Показать ей и заодно себе самому, кто здесь хозяин, заставить подчиниться, признать мою волю.
Разумеется, добиться желаемого оказалось не так уж сложно. Ответное желание, которое я прекрасно чувствовал, отражалось во мне и множилось, превращаясь в дурную бесконечность, лишавшую последних остатков разума. Потом и оно сгинуло, смытое волной чувственного наслаждения и удовольствием обладания.
Вот только пробуждение для меня оказалось настолько отвратительным, насколько восхитительными казались ощущения до того.
— Ненавижу тебя, — тихонько выдохнула в простыни Экси. Инстинкты вместе с удовольствием позорно спаслись бегством, оставив разум один на один с содеянным.
Я приподнялся на локте, отстраняясь, поспешно оглядывая девушку на предмет травм и повреждений и медленно, очень медленно осознавая реальность. К счастью, ни синяков, ни крови я не нашёл; но, пожалуй, это была единственная приятная новость. Которая ничуть не исправляла положения.
— Экси, я…
— Уйди. Пожалуйста, — всё так же тихо проговорила она. — Я знаю, что ты не хотел. У меня ничего не болит, всё в порядке. Я просто хочу побыть одна. Пожалуйста.
Я послушался. Снял разорванную одежду, сменил её на новый комплект формы, и вышел из спальни.
Наверное, стоило остаться в доме, но мне было настолько гадко от осознания собственного поступка, что я малодушно сбежал, лишь бы не встречаться с Экси взглядом.
И теперь вот сидел в кабине летящего без цели планетолёта, и так и эдак тасуя в голове события последних двух нормочасов и пытаясь понять, что теперь делать.
Очень хотелось свалить вину на кого-нибудь ещё. На Старших с их неуместными поздравлениями, да хоть на саму Экси. Но я уже довольно давно научил себя избегать такой заманчивой пучины самообмана.
Да, слова Старшей вывели из равновесия Экси и меня. Но рано или поздно мы бы всё это узнали, и вряд ли что-нибудь кардинально изменилось. Да, Экси меня не остановила; она сопротивлялась, но я ведь чувствовал ответное желание. Вот только я сам от этого меньшей сволочью не становлюсь. Я ведь только что вынудил её… Да ладно, будем называть вещи своими именами: я только что изнасиловал женщину, которую сам же стремился защищать и оберегать. Да, не совсем в привычном смысле, её тело мне искренне отвечало. Нет, я совершил нечто куда более паскудное — насилие над личностью, над чувствами и эмоциями. И не имею ни малейшего представления, что теперь делать и как жить дальше. Посоветовал бы кто, но к кому можно в этой ситуации обратиться за советом?
Хм. А ведь один вариант я знаю.
