– Поднимайся. Погоню могут выслать.
– Вряд ли. Нечисть напугана больше нас.
– Куда нам дальше?
– Вперед по дороге. В лесу нам не выжить.
Лаврушин сам себя пытался убедить в том, что за ними не будет погони. Но был уверен в обратном. Единственно, надеялся, что неразберихи, посеянной в таверне, хватит на некоторое время.
Дорога раздваивалась, петляла, растраивалась. Неожиданно лес кончился. Оборвался, как обрезанный. В свете полной луны открылись посеребренные поля. Горизонт вздымался вверх черными неприютными горами. Космически звездное небо рассекал готическими стройными линиями сказочный замок с высокими башнями и шпилями.
– Не хочешь попросить приюта? – спросил Лаврушин.
– Что-то неохота.
Друзья остановились, пытаясь прикинуть дальнейшее действия.
И тут ночная тишина наполнилась топотом лошадей, звоном стали, гиканьями. Отовсюду – из-за невидимых глазу укрытий, из-за холмов как по волшебству появлялись всадники, которые казались в лунном неверном свете призраками былых сражений и походов. Зазвенела сталь. Захрипели лошади. Послышались отрывистые команды.
И бежать было некуда. И сил уже не осталось. И выхода не было никакого.
Друзей окружили. Вспыхнули желто-красные факелы. Одни всадники держали наготове пики, другие целились в друзей из арбалетов. На грациозном гнедом коне гарцевал их старший – высокий, с прямой выправкой, худой рыцарь в темных доспехах. Его пышные светлые напоминали меховую шапку.
– Добро пожаловать, – его голос был звонок. – Мы любим гостей, – он захохотал.
Лаврушин потянулся к «пианино», торчавшему из его кармана.
– Как дотронется, стреляйте без промедления, – велел рыцарь, и арбалетчики напряглись. Зазор между их решимостью стрелять и поводом для этого действия был очень невелик.
Лаврушин нехотя оторвался от «пианино». И поднял руки, демонстрируя, что не наделает глупостей.
– Не бойтесь, – сказал рыцарь. – Я приглашаю вас в мой замок. Будьте моими гостями.
– Вы всегда так приглашаете зазывать гостей? – начал заводиться Степан, впадавший в свое знаменитое состояние души, которое именуется: «А по фигу мороз! Стреляйте, гады!»
– Зато действенный, – небезосновательно заверил рыцарь. – Хорошие гости ныне редки. Приходится потрудиться.
– С кем имеем честь? – спросил Лаврушин, все еще не опускавший руки, поскольку пальцы арбалетчиков лежали на спусковых скобах.
– Граф Дракула.
– О-е-ей, – покачал головой Лаврушин.
– Вас смущает это имя?
– Еще как.
– Понимаю. Дурная репутация… И все-таки вы мои гости…
* * *
Замок был огромен и прекрасен. Его тонкое изящество сочеталось с военной надежностью и мощью. Острые ажурные башни подпирали небо. Толстые зубчатые стены наверняка выдержали не одно нашествие неприятельских орд. Камни были обветрены ветрами, обклеваны ядрами и таранами, исчернены горящей смолой. Это было древнее сооружение. Здесь не просто жили многие поколения. Здесь они бились не на жизнь, а на смерть, защищая свои земли.
Граф Дракула провел гостей в оружейную, в которой было всего навалом – пик, луков, арбалетов, самых различных доспехов. Половину помещения занимали старинные пушки. В углу синим пламенем пылал камин, но, казалось, дает он не тепло, а холод. В замке было достаточно прохладно.
– Пусть гостям приготовят комнаты, – приказал граф, бросая плащ на руки расторопному слуге.
Еще двое слуг бросились к нему, освобождая от отливающих синевой тяжелых доспехов.
– Итак, кто вы? – спросил граф Дракула, усаживаясь в тяжелое деревянное кресло и камина и приглашая гостей последовать своему примеру.
– Путешественники, – ответил Лаврушин, устроившись в страшно неудобном кресле в спину и мысленно выругавшись в адрес средневековых краснодеревщиков, считавших неприличным делать удобную мебель, зато поднаторевших на пыточном инвентаре.
– По измерениям? – усмехнулся граф.
– Ваша осведомленность вызывает уважение, – произнес Лаврушин, невольно переходя на возвышенный стиль общения.
– Что вы такого натворили, что Чернокнижник объявил вас в розыск? Такой чести удостаиваются немногие.
– Мы не знаем. Мы вообще не понимаем, что творится вокруг.
– Впрочем, что я спрашиваю, – граф скользнул взглядом по «пианино».
– Вы знаете, что это такое? – Лаврушин осторожно притронулся к инструменту.
– Предполагаю.
– И что?
– Не лучший предмет для разговора. Есть вещи, о которых безопаснее не поминать всуе.
– Кто такой Чернокнижник?
– Колдун. Еще в семнадцатом веке его приговорили к сожжению. Сатанинская сила перекинула его через времена. А потом он попал в Ледовую Церемонию.
– Куда? – удивился Лаврушин.
– Вы и этого не знаете? – в голосе графа скользнуло недоумение.
– Нет.
– Тогда щажу вашу безмятежность. Некоторые знания лучше постичь как можно позже… Не затруднит вас поведать о ваших приключениях, которые наверняка достойны перьев самых достойных летописцев?
– Не затруднит, – Лаврушин решил, что секрета из их истории делать нет никакого смысла. И рассказал все, как на духу.
– Чернокнижник достиг своего, – заключил граф, дослушав рассказ о бое в чернушной Москве.
– Что вы имеете в виду? – спросил Лаврушин.
– Он заманил вас в мир, где у вас нет ни малейшего шанса.
– Сюда?
– Да. Это его мир.
– Что нам теперь делать?
– Пока вы мои гости, вам не о чем беспокоиться. Располагайтесь в комнатах. А потом – ужин.
– С кровью? – хмыкнул Степан.
– Я похож на тех, чьи манеры дурны и кто не ведает о правилах гостеприимства?
– Покорно прошу прощения.
– Тогда жду к ужину…
* * *
Звучала изумительно красивая, с мягкими переходами, грустная, какая-то потусторонняя музыка. Да и оркестр был не от мира сего. Бледные, полупрозрачные пальцы бегали по клавишам клавесина и сжимали смычки едва угадывающихся скрипок. Через призрачные фигуры музыкантов проходил неуверенный, трепещущий свет свечей.
Стол ломился от изысканных яств. Здесь были жареные соловьиные языки, гусиные паштеты, дичь, ну и, конечно, розовые и белые старые добрые вина. У пищи был особый вкус. Это была сказочная гурманская гармония – нечто удивительное, похожее на вкус земной пищи, но и неуловимо отличающееся от нее. По залу скользили молчаливые тени – слуги приносили все новые блюда.
Во всем здесь было очарование полутьмы, размытых теней и неясных бликов. Странный, притягательный, сладостный мир бесплодного, но прекрасного томления духа.
Граф ничего не ел. Перед ним стоял полупустой кубок с кроваво-красным вином, но он едва пригубил его. Он блестяще владел искусством светского разговора. Обтекаемые фразы, вежливые обороты – кажется, в них есть что-то важное, но на самом деле – из них не извлечешь ничего. А у Лаврушина было немало вопросов. Наконец, решив нарушить правила хорошего тона, перед тем, как подали сладкое, он произнес:
