Ближе к полуночи Сенат разродился нотой в адрес астенойского правительства. Содержание документа появилось в новостях еще до того, как его физический носитель успел покинуть пределы сенатского здания. Любой, кто хотя бы бегло ознакомился с содержанием ноты, мог бы дать ей однозначную характеристику — ультиматум. Суть его сводилась к следующему: во избежание серьезных последствий, Астене предлагалось в кратчайший срок убраться из системы Каппа Сагитториуса. Срок, отведенный для ответа — двое стандартных суток с момента официального вручения. Конкретные последствия не назывались, но самому неискушенному в политике человеку было понятно, чем все это может закончиться. Так было даже страшнее и непонятнее, к тому же оставляло широкие возможности для маневра. Без внешней поддержки Астены, весовые категории противников были несопоставимы. А в том, что никто не поддержит астенойцев мало кто сомневался.
Вольдемар довольно потер руки, в формулировках чувствовалась рука Эскалеры, но вряд ли общая жесткость ноты была его заслугой. Если бы не внешние обстоятельства, то сенаторы, скорее всего, приняли абсолютно беззубый и ни к чему не обязывающий документ. Вот только собравшихся на площади перед Сенатом людей такая бумажка вряд ли удовлетворит. Накал страстей уже достиг критического значения, и вести свою игру стало очень опасно, оставалось только заигрывать.
Дескин внимательно изучил нужный ему пункт ноты, и начал ковать свой гешефт не отходя от коммуникатора. Связавшись со штабом флота, он попросил дежурного связать его с начальником штаба. Почему-то Вольдемар не сомневался, что в ночь с субботы на воскресенье все флотское командование сидит в своих кабинетах. Олвиц ответил почти сразу, по штабным меркам можно считать мгновенно.
— Добрый вечер, господин контр-адмирал.
— Скорее уже ночь. Что Вы хотели, господин Дескин.
— Я хотел бы обсудить шестой пункт, документа только что принятого уважаемыми сенаторами.
— Срок ультиматума еще не истек, — Олвиц предпочел назвать ноту по ее фактическому содержанию.
— Но Вы же понимаете, для того чтобы ответ был положительным, надо заранее надавить на оппонента… — начал развивать свои мысли Вольдемар.
— Короче, — прервал его Олвиц. — Чего Вы хотите?
— Счастья в жизни хочу, — съязвил Вольдемар, — любви большой и чистой.
— Прекратите ерничать, мы не в цирке. И поосторожнее с любовью, она может принимать разные формы, иногда довольно извращенные.
— Намек понял, — согласился Вольдемар. — Если любви мне от вас не добиться, то хотелось бы получить еще один сторожевой корабль, хотя бы четыре истребителя и два штурмовика в приличном состоянии, а главное малый десантный корабль с полным комплектом средств высадки. Ну и там по мелочи: ракеты, запасные части, топливо.
— А харя не треснет? — возмутился подобной наглостью начальник штаба. — Вы и так уже получили немало.
— Ну да. Списанный сторожевик, который сочли недостойным капремонта, полсотни ракет с истекающим сроком хранения и около сорока тонн уже не нужных вам запчастей. Остальное мы сами подобрали на свалке. Это Вы называете «немало»?
— Где Вы для них экипажи возьмете? — не сдавался Олвиц.
— Найдем, — отрезал Вольдемар, — это наша забота.
Действительно, количество желающих оказать содействие жертве и наказать преступника, превысило все мыслимые пределы. Найти среди них нужных специалистов вполне можно было, чем Рахман сейчас и занимался.
— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, но один я таких вопросов не решаю. До свидания.
— Десантный корабль — обязательно… — успел заявить Вольдемар до отключения канала связи.
К воскресному полудню на пересадочную станцию почти одновременно прибыли министр иностранных дел Сагитториуса со своим секретарем и две хорошие новости. Коалиция независимых официально отмежевалась от всего происходящего в системе Каппа Сагитториуса и заявила, что ни при каких обстоятельствах вмешиваться в происходящие там события не будет. Имперский МИД ограничился заявлением с осуждением действий астенойцев в отношении жителей планеты Сагитториус.
— Редкий случай, — прокомментировал заявление Рахман, — когда текст заявления совпадает с их эмоциями.
— Нет у них никаких эмоций, — не согласился Вольдемар. — Они говорят только то, что им выгодно или то, чего не могут не сказать. Это как раз второй случай.
— Ты думаешь, после этих кадров можно остаться спокойным?
— Можно. Ты не останешься, я не останусь, а они смогут. Не сомневайся.
— А что ты можешь сказать по поводу коалиции?
— Здесь все просто. Выбирайтесь из своего дерьма сами и не вздумайте нас в него тащить. На этот раз куча слишком велика, и никто астенойцев оттуда вытаскивать не будет, можно утонуть самому.
— То есть мы почти победили?
— Нет. Осталось самое сложное — договориться с нашими благодетелями на приемлемых условиях, именно об этом мы и будем говорить с Эскалерой. Кстати, пора его встречать.
Присутствие в космопорте столь популярной, на сегодняшний день, персоны, чуть было не парализовало его работу. Поэтому министра с секретарем поторопились отправить на отдельном челноке и постарались не афишировать его прибытия на пересадочную станцию. Встречающих в переходном отсеке было всего двое: Дескин и Рахман. Когда открылась внутренняя дверь шлюза, то первой в отсек влетела госпожа Лабаре. Отвыкнув от невесомости, она слишком сильно оттолкнулась от переборки и едва не пролетела мимо. Вольдемар успел перехватить женщину и слегка прижал ее к себе.
— Что Вы себе позволяете, — возмутилась Амаэль, но ее возмущение не принял бы всерьез даже самый доверчивый человек.
— Я позволяю себе обнять свою будущую жену.
— Растрепал таки! — женщина метнула раскаленный взгляд в пролетающего мимо толстяка. — А тебе я еще согласия не дала.
— Вот я и хотел сделать тебе предложение.
— Прямо здесь? В этом отсеке? — удивилась Амаэль, но удивление это было из приятных.
— Согласен, никаких условий. Но затягивать я тоже не хочу. Поскольку я не могу встать на колено, невесомость все-таки, то я просто скажу.
Вольдемар набрал в грудь побольше воздуха.
— Госпожа Лабаре… Амаэль, я люблю тебя и прошу стать моей женой. Прошу принять мою крепкую мужскую руку и большое и доброе сердце, — на одном дыхании выпалил Вольдемар заранее заготовленную фразу. — Как я волнуюсь!
— И это говорит человек, который почти победил астенойцев! А уж на счет сердца ты, милый, явно загнул. Кого тут недавно обвиняли в пиратстве?
