Веснин тряхнул головой.
Ванечка Ванечкой, но он впрямь чувствовал себя ребенком.
Будто заигрался на завалинке под закрытым окном, а окно внезапно растворилось, и выглянул странный человек. И видно было, что готов он ответить на любой вопрос, ты только не теряйся, спрашивай, а вот он, Веснин, растерялся.
– Мое детство – это мой опыт, – сказал он вслух. – Зачем тебе чей-то чужой опыт? Ты разве не знаешь, что любой человеческий опыт на восемьдесят, если не на девяносто процентов замешан на лжи или на непонимании?
…дети лгут, – все так же непонятно ответил хриплый голос Кубыкина. – Однако не их ложь разрушает миры.
– Это и у тебя так?
Веснин замер.
В его невинном вопросе таилась ловушка.
Заметит иной ловушку? Конечно, заметил. Будто в чистую воду бросили горсть грязного песка. Пульсирующий шлейф замутился, темнеющие обрывки разматывались по спирали, что-то таяло, вспыхивало. Что я хотел спросить?..
4Утром Веснин вспомнил все.
Над сонной базой царило все то же душное сухое безмолвие.
Все спали. Впрочем, у причала не оказалось весельной «семерки» Анфеда, значит, он ушел в море проверять поставки. А может, ушел к устью речки Глухой – ловить лещей. Так Веснин и подумал: ловить лещей. Вспомнил высказанное Анфедом желание.
На крошечном костерчике сварил кофе.
Темные палатки, увядший лес, так и не разразившаяся гроза.
С ума можно сойти, бормотал про себя Веснин. Тут скоро не просто голоса начнешь слышать, тут скоро видеть начнешь. Что-то мучило его, заставляло настороженно вскидывать голову. Да нет, ничего… Всё как всегда… Лес как лес… Палатки по периметру… Ванечкина отдельно – оранжевая… Делом займись, сказал себе Веснин. Что ты ищешь? Где это видано, чтобы слуховая галлюцинация оставляла следы?
Но он уже чувствовал, что поработать не удастся.
Такова структура текущего момента, как любил говорить Воннегут.
У него, у Веснина, структура текущего момента в этот раз растянулась – будто на неделю. Встал. От Ванечкиной палатки свернул на тропу и вошел в негустой подлесок. Прямо над дорогой, взрытой гусеницами вездехода, возвышалась огромная береза. Ее кора растрескалась, почернела, печально и низко провисла гигантская надломленная ветвь. Дорога сохла под изнурительным Солнцем, воздух дрожал, пронизанный электричеством, опутанный паутиной душного томления, но в печальной этой надломленной ветви с уже пожелтевшими листьями Веснин неожиданно ощутил холодное дыхание близкой осени. Ей, осени, наплевать – мерзнут деревья или задыхаются от духоты, она была уже где-то рядом, и это она, а не душный жар лета, дохнула ранней желтизной на почерневшую от времени березу.
Минут двадцать, пораженный своим открытием, Веснин бродил по душному лесу. Может, хотел устать, почувствовать утомление. Собиратель опыта, раздраженно думал он. Иной… Что иному от нашего опыта?.. Кто-то из исследователей, раздраженно вспомнил он, оценил опыт человечества примерно в десять в двадцать третьей степени бит. Кажется, так. Интересно, какой процент этого занимает откровенная ложь? Он запутался. Он не понимал себя. Единственное, что знал: если и сегодня не разразится дождь, они все тут сойдут с ума в душных палатках.
Ага, ухмыльнулся он. Иной – это собиратель, коллекционер чужого опыта.
В Веснине проснулся профессионал. Набив память чужим опытом, этот иной появляется в своей Поднебесной и там, любуясь добычей, распахивает перед ничего не подозревающими соплеменниками ящик Пандоры, вываливает перед изумленными соплеменниками чужой бесполезный, а то и попросту вредный мусор. Этим беднягам не позавидуешь. В самом деле, можно ли использовать чужой опыт? По крайней мере, люди этого не умеют.
Выйдя на берег речки Глухой, Веснин присел на пень, причудливо разрисованный пятнами сухих лишайников. Странная штука опыт. Даже собственным опытом не всегда можно воспользоваться. К тому же, чтобы приобрести настоящий опыт, надо прожить целую жизнь.
Он повел плечом.
На лес и на речку снова накатывалась душная волна сухой грозы.
Потрескивали, дыбом вставали волосы, сердце отяжелело, трепыхалось тяжело, испуганно, наполняло мозг нехорошей темной тревогой.
Темная вода… Кувшинки над нею… Берег порос пышными кустами шиповника… Рядом лужок… Да, лужок… Травка реденькая… Только почему поперек этого тихого миленького лужка от края до края протянулась желтая жухлая полоска, будто по траве там огненным шнуром хлестнули?..
Ответил себе: ну пожухла, ну воды не хватило…
Но почему трава пожухла так странно, по прямой линии?
Веснин подозрительно оглядел речку, будто и по воде должна была тянуться такая же полоска. Но ничего по ней не тянулось. Чистой была вода. Темная. И белые кувшинки лежали на ней как на тверди. Все равно проверить надо, как бы оправдываясь, сказал себе Веснин. Приснилось мне всё или не приснилось, а проверить надо…
Он усмехнулся. Иной. Коллекционер чужого опыта. Ну и что?
Любой объект чудес рано или поздно превращается в объект статистики.
Он вспомнил вдруг капитана Тимофеева. Был такой. Объявился на одном литературном семинаре. Шумный крепыш, с бородой, как у адмирала Макарова, голубоглазый, русый, на рукавах кителя шевроны. Настоящий, не придуманный капитан – ходил над Атлантидой, глушил рыбу во всех гексафлегонах. Ну, понятно, и ждали от капитана соответствующего – тайфунов и бурь, страстей нечеловеческих, а он, паскудник, заломил крепкие руки и завыл: «Луч заката прощальный в голубой тишине, пики горные грезят небывалыми снами…» С похмелья такого не сочинишь!
Слова, слова, слова. Но на этом Веснин и поймал капитана.
В перерыве в шумном буфете подсел за капитанский столик, плеснул из его бутылки. Ну и дерьмо ты сочиняешь, сказал. Вокзальным проституткам такое читать, чтобы не приставали.
Капитан Тимофеев побагровел и ухватил полупустую бутылку за горлышко.
– Ну точно, кому еще? Кто над этим расплачется? – ухмыльнулся Веснин и процитировал с издевкой: – «А вот здесь одноклассница Ася мне читала стихи Маршака…»
Вот, добавил. Это не пики горные, снежные. Это не глаз тайфуна. Это просто бывшая одноклассница. Даже не обязательно Ася. Это и Люда может быть, и Галя, Света, Нина, не все ли равно?
Капитан рванулся, но в него вцепились сразу трое семинаристов.
Веснин наслаждался. Этот неординарный капитан сбивал его с толку.
– Хочешь, – сказал он ему. – Хочешь, расскажу, как ты сочиняешь все эти свои «лучи прощальные»?
