— Не так. Из огня в полымя, из огня в огонь, если угодно. Я думаю, Земля вполне в состоянии контролировать колонии. В конце концов все они развиты меньше, чем мы. У них более слабое оружие… и даже нет синтезаторов пищи.
— Тем более, Сергей. Сейчас они еще считают нас полубогами, прародителями, великим и добрым миром. А когда узнают, что на самом деле мы планета трусов, решивших спрятаться за плечи своих детей? Мы превратили свой завтрашний день в день вчерашний. Неважно, что этим мы спасаем свое сегодня. Расплата придет, Сергей. Они не простят нам своей отсталости, своей роли пушечного мяса. Уже сейчас хроноколонии пытаются понять, кто мы на самом деле. Они не простят.
Я молчал. Ты прав, Майк. Не простят. Никогда. Ни роли бесплатных солдат в галактической бойне, ни многовекового «тренинга» перед схваткой, в который превратили их жизнь Храмы, ни голода, ни вечного страха перед Сеятелями-богами.
А главное — нам не простят самозванства. Нельзя притворяться богом. Им нельзя и быть, но можно — пытаться. Изо дня в день доказывать, что хочешь быть богом. Неважно, добрым или злым. Нельзя останавливаться, иначе скатишься с Олимпа…
Земля остановилась.
— Майк, но чего же ты добиваешься? Здесь не помогут роддерские пути… молчаливый крик и отказ от цивилизации.
— Сергей, сколько тебе биолет? Земных лет?
— Двадцать восемь.
Майк удивленно посмотрел на меня. Сказал:
— Я думал, лет на десять больше. Тогда понятно. Ты думаешь, что путь тела, путь активности важнее, чем путь души. Но мир можно изменить, лишь изменив каждого человека в мире.
— Интересно, как изменить человека, не проявляя никакой активности.
— Своим примером. Показать ему, как меняется душа, и увести за собой.
— Многих же ты увел, Дед.
Майк криво улыбнулся.
— И все-таки, чего ты добиваешься? Пусть роддеров станет много, пусть они превратятся в силу… пассивную силу. Хроноколонии уже существуют, этого не изменить.
Майк помолчал, потом неохотно ответил:
— Пути есть. Уйти из нашего пространства… оставить его фангам и хроноколониям. Пусть разбираются между собой.
Я промолчал. Если Майк считает, что путь духовного совершенствования должен кончиться предательством галактических масштабов… На подлеца он не похож.
А может быть, старый роддер действительно считает эту альтернативу самой этичной. Может быть, он видит и другие развязки в треугольнике Земля-фанги-хроноколонии. Неизмеримо худшие, чем бегство землян в «иное пространство»?
— Дед, — не глядя на него, спросил я. — Ты со всеми ведешь такие беседы?
— Нет, — не колеблясь ответил Майк. — Я не высказывал всего даже своим ребятам.
— А в чем тогда дело? Вербуешь в роддеры? Не пойду.
— Ты землянин, я верю Вику. Ты колонист… если верить тебе. На тебе защитный комбинезон сотрудников проекта «Сеятели», если мне вконец не изменяет память. Но ты ненавидишь этот проект куда больше, чем я…
Дед лениво поворошил ногой тлеющие ветки. Похоже, его костюм огнеупорен, как и мой.
— Видишь ли, Сергей, любой настоящий роддер — это отличный психолог. И читает мимику даже очень сдержанных людей. Твою мимику не поймет разве что ребенок. Ты чужак, прячущийся от властей.
Я попытался улыбнуться, но лицо не слушалось, улыбка вышла жалкой и ненатуральной.
— И что ты собираешься делать, Майк?
— Ничего. И вовсе не из-за твоего пистолета.
Почему-то я верил ему. Даже без всяких объяснений. Однако Майк решил внести полную ясность:
— Мы тоже оппозиция власти — пусть и пассивная. Лишняя проблема проекту «Сеятели» или Ассамблее — это шанс, что услышат и наш голос.
— Тем более что он станет компромиссным, — предположил я.
Дед кивнул.
— Впору загордиться. Опытный психолог-роддер считает меня проблемой для целого проекта с двухмиллионным штатом.
— Считаю, — серьезно подтвердил Майк. — Не от хорошей жизни, но считаю.
Он порылся в лежащем на траве рюкзаке. Странно, но эта деталь туристского снаряжения почти не изменилась; те же лямки и клапаны, карманы на боках, ярко-оранжевая ткань, уже слегка выгоревшая на солнце.
Дед извлек из кучи какого-то разноцветного тряпья плоскую стеклянную флягу с прозрачной коричневой жидкостью, протянул мне.
— Коньяк? — не глядя на этикетку, поинтересовался я. Наверное, зря — кто знает, не стал ли этот напиток в двадцать втором веке антикварной редкостью. Но все прошло благополучно.
— Да. «Кутузов», семилетняя выдержка.
Я с любопытством уставился на этикетку. Она была лубочно-яркой, нарисованной словно в пику строгой «наполеоновской». Мы молча, торжественно разлили коньяк в стаканчики, которые подал Вик. Он дал три штуки, но Дед словно не обратил на это внимания. Лишь когда мы сделали по глотку, бросил:
— Не знакуй, Вик. А то свяжусь с отцом.
Парнишка спорить не стал.
Вторую дозу коньяка Дед предварил тостом:
— За Землю.
Я кивнул: можно и за Землю. А можно за фангов или хроноколонистов. Коньяк сам по себе тоже стоил отдельного тоста. Тот «Наполеон», который мне доводилось пробовать, дешевый, польского разлива, был неизмеримо хуже.
— Майк, мне надо… в ближайший город. И побыстрее.
— Ты без фона? — Дед ухмыльнулся, словно сам признавал риторичность вопроса. Неужели действительно принимает меня за инопланетного разведчика?
Я покачал головой.
— Мы тоже без связи. У Андрея есть аварийный вызывник, хоть он это и скрывает. Случай экстренный?
— Нет. Просто причуда.
Дед кивнул:
— Для роддера такая причина уважительна. Но не для транспортных служб. Возьми в рюкзаке карту, поищи ближайшую точку связи. Конечно, если тебя не интересует пеший марш до Иркутска.
Ага. Значит, мы на Байкале. Интересно, Иркутск действительно ближайший к нам населенный пункт? Или Майк понял слова про город буквально?
Карта лежала в тонкой планшетке с какими-то бумагами и круглым золотистым значком, точно таким, что носил на цепочке Вик. Едва глянув на карту, я почувствовал себя полным идиотом. Это была карта Земли — с масштабом один к двадцати миллионам. Кроме того, проекция была совершенно неожиданной: нечто вроде двенадцатиконечной звезды с распластанными на ней материками. Напечатана карта была на обыкновенной с виду бумаге, но возле синего пятнышка Байкала горела ослепительная рубиновая точка. Наверняка наши координаты.
— Не надо, — неожиданно сказал Вик. — Точка связи в пяти километрах к северу.
Дед настороженно посмотрел на Вика:
