Сейчас-то все иначе. Ансельм, Детлеф Юнвальд, Хейн Царгер… Марк Фрид… да вообще все, кто меня окружает в математическом сообществе Кампуса, могли бы говорить с Гильдерманом на его собственном языке. А вот я могла бы даже провести его по созданному им пространству за руку… Пока меня оттуда не украли.
Внутри меня до сих пор прячется одинокая маленькая девочка. Когда-то она разгуливала по лабиринтам мертвой планеты. Она не знала, что такое страх, и никогда не сбивалась с пути. Но во взрослом теле она заблудилась. Теперь она сидит в темном уголке и злобно молчит. Она бы плакала, да не умеет.
Я неудачница. Неудачница.
Мой личный Мефистофель. Зеркала
— Ты должна научиться любить себя, — говорит доктор Йорстин. — Любить свою уникальность, а не пытаться сравнивать с другими. Поверь, у всех есть недостатки. Даже у того, кто кажется идеальным.
— Я стараюсь. Но меня хватает лишь до первого зеркала.
— Дались тебе эти зеркала! И кто их только выдумал? Сколько нервических расстройств никогда бы не получили своего названия и номенклатурного номера, если бы никто не знал, как он выглядит… Подозреваю, само понятие «субъективного» изменило бы свое содержание. — Он на минутку задумывается. — На эту тему стоило бы пофантазировать.
— Эй, эй! — притворно нервничаю я. — Кое-кто еще никуда не ушел, док.
— Я помню, дитя мое… Вот тебе еще одна причина твоей внутренней нестабильности. Ты не слишком-то благоволишь собственному отражению в зеркале, и в то же время тебя выводит из равновесия твоя мнимая эмоциональная глухота. Тебя окружают люди, которым, как ты подозреваешь, ниспослан дар чувствовать ярче, глубже и свободнее. Ты испытываешь эмоциональное одиночество…
— Но при чем тут зеркало?!
— А при том, что тебе следовало бы прекратить искать в своих ближних кругах собственные отражения. Из людей получаются неважные зеркала.
— Я не ищу. А если все же ищу… может быть, в этом и кроется причина моей ненормальности?
— Право, стоило бы засандалить тебя куда-нибудь в английскую глубинку. Нет, лучше в Лондон, и не просто в Лондон, а в Вестминстер. Традиции, манеры, хороший тон… Уж там ты смогла бы оценить пределы своей эмоциональной открытости! Возьму на себя риск задеть твои чувства…
—.. которые все едино дремлют!
— …но ты не уникальна. Ты одна из нескольких миллиардов. Ничто не препятствует тебе потратить какое-то время на поиск во всем себе подобных. Существует прекрасный шанс, что это странное предприятие увенчается успехом. Ты, несомненно, обнаружишь пару сотен граждан Федерации с эмоциональным спектром, аналогичным твоему. Возможно даже, что среди них окажется пара-тройка молодых белокурых женщин по имени Антония Стокке-Линдфорс. Но стоит ли? Жизнь — это предмет, который заслуживает лучшего применения.
— Доктор, вы меня не слышите. Я не хочу быть тем, кто я есть. Я не выбирала себе такую участь. Понимаю, сейчас вы скажете, что никто не выбирал. Но я устала. Слышите?
Устала от собственной пустоты. Внутри меня серая пустота, там ничего нет. У всех есть, у этих ваших англичан есть, просто они не выставляют напоказ. А мне нечего предъявить. Я пустая.
— Это не так, дитя мое. Это не так.
— А как? Я не способна любить. Обладать — пожалуй. На какое-то время, пока предмет обладания мне не надоест. А он надоедает очень скоро. Знаете, сколько у меня было любовников?
— Знаю, — отвечает он почти торжественно.
— Потому что я даже привязаться толком не способна. Во мне нет места ни веселью, ни печали. Я никакая. Черт, я вам сто раз уже говорила: я даже плакать не умею.
— А я сто раз отвечал тебе, что нужно попытаться. Может быть, просто не было подходящего повода?
— Нормальные люди плачут. Но я не плакала, когда родилась.
— Злиться, по крайней мере, ты умеешь.
— И ненавидеть всех, кто лучше и краше меня…
— Никто тебя не лучше. Что за глупости?! Ты красивая девочка. Просто твоя красота особенная.
— …но даже ненавидеть я могу едва-едва. В четверть накала. На уровне старческого брюзжания. Может быть, все же Аспергер?
— Не льсти себе. Пациенты с синдромом Аспергера не страдают от него. Они полностью уверены в собственной нормальности… Скажи, а в постели ты притворяешься?
Вот это вопрос!
На короткое время я затыкаюсь и в уме формулирую несколько гипотез на сей счет. Ни одна меня не устраивает.
Поэтому вместо ответа я начинаю изображать стерву.
Выползаю из своего угла и, маняще распахнув глазки, дефилирую в сторону докторского кресла. На мне обычная белая полупрозрачная пелерина, поэтому я расчетливо приближаюсь к нему со стороны света, чтобы он видел, что под пелериной на мне ничего нет. Покачиваю тем, что у меня вместо бедер, и на ходу подбираю подол своего одеяния кончиками пальцев…
Но доктор Йорстин повидал в своей практике слишком многое, чтобы повестись на эту нескладную фигню.
Сочувственно улыбаясь, указательным пальцем он проводит между собой и мною незримую черту.
Я тоже не дура. Я все понимаю и отступаю с притворным вздохом.
— Дьявол вас побери, док. Из меня даже стервы приличной не получится.
— Для стервы ты слишком мало любишь себя. Пусть это послужит тебе дополнительной мотивацией… Все же подумай о собаке. Не хочешь?
Энергично мотаю головой.
— Я не хочу быть вожаком стаи. Вообще не хочу ни о ком заботиться.
— И в чужой заботе нуждаешься мало.
Что есть, то есть.
Улитка Гильдермана (окончание)
Иногда мне кажется, что я схожу с ума.
Когда это случится, я буду самой тихой и безобидной сумасшедшей девушкой в мире. Меня даже не нужно будет обездвиживать или заключать в камеру с мягкими стенами. Если верить старым фильмам, именно так поступали с буйнопомешанными. Но я не стану буянить. Заберусь с ногами на диванчик в уголке, обхвативши колени руками, и буду тихонько ныть: «Я дура… я уродина… я говорящее полено…» А то и вовсе про себя. Такие сумасшедшие тоже встречаются, тихие, я читала.
Беда в том, что разного рода психозы нынче легко и скоро вылечиваются. Я даже не успею насладиться своим недугом.
Может быть, и впрямь завести собаку? Теплая мохнатая тварь будет сидеть напротив, вываливши скользкий язык, и преданно искать мой блуждающий взгляд. Временами пытаясь меня обслюнявить этим гадким языком. И отвратительно воняя псиной.
Почему непременно собаку? Ну, кошка от меня сразу уйдет, зачем ей деревянная соседка… Остается аллигатор. По крайней мере, мы не доставали бы друг дружку претензиями на теплые чувства. А если я забуду покормить своего питомца, то он всегда сможет сожрать меня.
