…И все-таки хорошо быть самым старшим начальником на целой планете. Это значит, что можно не задавать неприятные вопросы не только кому-то другому, но и самому себе.
— Мы уже над Тьярре, — гордо сообщил Неллью Ринчару Линду. — Самая рискованная часть полета позади. Теперь в случае опасности мы сможем сесть.
Линд что-то читал при свете тусклой лампочки, освещавшей узкий проход позади пилотской кабины.
— Наверное, это хорошо, — вздохнул он. — Начало – всегда самая рискованная часть чего бы то ни было. Хотя мне почему-то кажется, что если мы где-то сядем на полдороге, то уже не взлетим.
— Не надо об этом, — строго сказал Неллью. — Не накликайте беду. Вы мне лучше вот что скажите. Что говорил перед отлетом Гордис? Что такое замедлитель нейтронов?
— Замедлитель – это… м-м-м… такое вещество, которое замедляет… Помните, я рассказывал вам о цепной реакции? Когда ядро урана распадается, из него вылетают нейтроны. И замедлитель мешает им быстро улететь, снижает их скорость, чтобы другим атомам было легче их захватить. Такое вещество найти очень трудно. Большинство материалов не замедляют, а задерживают или поглощают нейтроны. До последнего времени считалось, что лучший замедлитель – это тяжелая вода, в которой место обычного водорода занимает его тяжелый изотоп – дейтерий. Это…
— Я помню. Замедлитель используется при изготовлении урановой бомбы?
— М-м-м… — еще раз неуверенно протянул Линд. — Признаться, я не знаю точно, Кир сказал бы точнее…
Кир Гордис спал. Или делал вид, что спит. Он лежал на узкой кушетке в дальнем конце прохода, отвернувшись к стенке, и не реагировал на разговор.
— …Но, насколько мне известно, замедлитель нужен для того, чтобы построить урановый реактор – устройство, в котором цепная реакция не приводила бы к немедленному взрыву, а только тлела.
— А что бы это дало? — немедленно спросил Неллью.
— Такой реактор действовал бы как небольшая энергостанция, дающая тепло и свет. И, что самое главное, обычный уран со временем превращался бы в нем в новый элемент, из которого, похоже, тоже можно изготавливать бомбы.
— Да, я помню, — кивнул Неллью. — Ли говорил, что Гордис рассказывал ему о 94-ом элементе. Но я только не понимаю, почему 94-ом. Уран ведь 92-й, а куда делся 93-й?
— 93-й элемент – промежуточный. Обычный уран-238, которого в природном материале больше 99 %, захватывая нейтрон, превращается в 93-й элемент, которому ученые еще не придумали названия. Но 93-й элемент – неустойчивый, и спустя короткое время в его атоме распадается один нейтрон, превращаясь в протон и электрон. А так как номер элемента считают по числу протонов в ядре, выходит, что из 93-го элемента получается 94-й.
— Теперь я понял, — сказал Неллью. — Гордис летит, чтобы построить такой реактор в Чинерте?
— Гордис не может вынести бездействия, — вздохнул Линд. — Это, наверное, ужасно: знать, как создать оружие, которое, вероятно, принесет свободу нашей родине, и не иметь никакой возможности это сделать. На самом деле, у нас еще ничего нет. Не понятно, каким способом нужно разделять изотопы урана, чтобы достичь хотя бы минимальной концентрации, необходимой для запуска реактора. Нет никакого представления о том, как делать урановую бомбу. Почти ничего не известно о 94-ом элементе. Их очень много, этих "нет", а чтобы хотя бы часть из них превратилась в "да", нужны многомесячные исследования, опыты, и не с моделями или несколькими килограммами уранового оксида, как в Муизе, а с сотнями килограммов чистого урана, тоннами графита, мощными источниками электроэнергии. Я не знаю, удастся ли найти все это даже в нашей стране…
— И все же он летит, — тихо произнес Неллью.
— Летит. Хотя, между нами говоря, все это – жуткая и опасная авантюра, на которую можно пойти только от лютого отчаяния. Я даже удивился, что ваш друг согласился лететь. Он, кажется, не производит впечатления любителя азартных игр со смертью.
— Мой друг думает только о Лимеолане, — невесело усмехнулся Неллью. — Я сомневаюсь, что он хоть раз представлял себе, что будет после. В Лимеолане остались его родители, дяди, тетки, двоюродные братья и куча прочих родственников. С тех пор, как один знакомый месяц назад сказал ему, что все они погибли, он не знает покоя. Возвращение стало его навязчивой идеей. А что до самолета… Не знаю, как Ли, но я так устал изо дня в день мерить землю ногами. Из заповедника Дола Соно в Тарануэс, из Тарануэса к побережью, из Дерразина в Муизу – мы прошагали тысячу километров, и все равно перед нами оставались многие дни пути. Я бы тоже не устоял перед таким искушением – решить все за несколько часов…
— Разве у вас по-другому? Вы не стремитесь в Лимеолан?
— Я всего лишь щепка, подхваченная потоком, — с горечью признался Неллью. — Я иду туда, куда идет Ли, просто потому что не вижу для себя другой цели. С тех пор, как я три с половиной года назад переехал в столицу, Ли постоянно был рядом со мной. Вначале он помогал мне как земляк и старший товарищ, потом мы летали в одном экипаже, а затем как-то выяснилось, что снимать одну квартиру на двоих выгоднее, чем две по отдельности, и мы съехались под одну крышу… Только не думайте ничего такого, у нас с ним нормальная сексуальная ориентация, просто, наверное… он не привык жить один, а для меня он стал старшим братом, которого мне всегда хотелось иметь… Похоже… я еще не совсем вырос, Ринчар. Мне двадцать шесть лет, но иногда я чувствую, что словно до сих пор не хочу расстаться с детством, которого у меня по-настоящему и не было…
— Что же, сопровождать друга – достойная цель…
— Да, за неимением собственной. Но тогда скажите – для чего летите вы? Насколько я вижу, вас с Гордисом не связывают тесные дружеские узы. В урановом проекте ваша роль, извините, всего лишь наблюдатель. Во имя чего вы тогда рискуете жизнью в этом безумном полете?
— Наверное, я мог бы произнести немало красивых слов, — задумчиво сказал Линд. — Например, что профессиональный долг журналиста требует от меня постоянно быть в гуще событий. Или что в Муизе больше нет нужды в моем присутствии. Это, может быть, и так, но на самом деле, все куда проще: я хочу вернуться домой.
— Домой, — мечтательно повторил Неллью. — Наверное, это хорошо – возвращаться домой. С тех пор, как десять лет назад умерла моя мама, у меня не было места, которое я мог бы назвать своим домом… У вас в Криденге семья?
— Мама. Мой отец, как и ваш, погиб на войне. Он был по профессии инженером-мостостроителем, имел звание подполковника инженерных войск и был убит при бомбежке, возводя очередную переправу. Так что вырос я с мамой. Она преподает… то есть, преподавала… преподает математику в Криденгском политехническом. Даже странно, что, имея таких родителей, я вырос отпетым гуманитарием. В школе любил историю, поступил на экономический, а стал журналистом и писателем…
— Тогда я понимаю, почему вы так рветесь домой. В свое время я ухаживал за одной из троюродных сестер Ли, хотя у нас ничего не вышло. Она так и не стала для меня близким человеком, но мне все равно тяжело думать о том, что она могла погибнуть где-то вдалеке от меня… Вы не женаты?
— Нет. Из-за чего я иногда чувствую себя неудачником. Странно, наверно? Мне целых тридцать два года, но я работаю начальником отдела в одной из самых известных газет страны, мои книги читают и даже переводят на иностранные языки, у меня есть друзья, есть свой дом, но я все равно знаю, что в моей жизни не хватает чего-то очень важного…
— Вы не нашли?…
— Нашел… — со странной интонацией сказал Линд. — У всех нас бывает в жизни первая любовь. Как правило, она ни к чему не приводит и проходит, оставив после себя только светлую память. Наверное, ко мне она пришла слишком поздно, уже в университете. Она была младше меня на курс. Красавица, умница, я был без ума от нее… Ее звали Тэви, Тэви Чиронис…
— Тэви? — удивился Неллью. — Это же наше, вилкандское имя. У нее вилкандские корни?
— Нет, насколько я знаю, она – чистокровная зеллийка. Просто в то время, когда Чинерта и Вилканд заключили между собой союз, у нас было в моде все вилкандское. К нам тогда ездили ваши артисты, у нас показывали ваши фильмы, на чинетский и зеллийский языки переводились книги ваших писателей…
— Да? А у нас, наверное, было наоборот. Ворро рассказывал, что его мама в молодости пела в хоре, а потом хор приехал из Чинерты в Вилканд на гастроли, вот она там и познакомилась с его отцом.
— А мы с Тэви познакомились на занятиях по вилкандскому языку, там как раз учились студенты с разных курсов. Потом мы долго были друзьями… всего лишь друзьями. А незадолго до окончания университета она вышла за своего однокурсника… Рейна Девериса. Я долго не мог понять: почему. Рейн был неплохим парнем, но он был… совершенно никаким, он ничем не выделялся из остальных. Мне казалось, он должен был быть слишком… серым для нее – такой яркой, такой живой, такой талантливой… Пусть я не был красавцем, — я всегда был довольно… м-м-м… плотным, а на занятия спортом у меня не хватало ни времени, ни упорства, — но ведь и он не был тоже! И ни о каком расчете речи не могло идти – Тэви была из обеспеченной семьи, да и добивалась всего в жизни самостоятельно… Это я уже потом понял: женщины любят ни за что-то, ни вопреки, как мне приходилось читать в одной книге. Они просто любят… Или не любят… И никому из нас ничего с этим не поделать…
