но не физически. Они проникли в меня своими мыслями, своей любовью — и своей нуждой.
— Ты восстановлен, и пришло время расстаться.
— Во мне появилось что-то, чего я не могу выразить и даже осмыслить. Расскажите мне о касатках — я знаю, это ключ.
— Ощути свободу волн внутри себя.
— Почему боги не могут дать человеку простого ответа?
— Как был ты глупым, так и остался, ха-ха!
— Вы не все мне сказали.
— Мы открыли тебе секрет жизни.
— Никакого секрета нет.
— О-хо-хо, до чего же ты глуп!
— Почему вы восстановили меня?
— Потому что это было приятно.
— Почему?
— Почему-почему! Потому что ты Мэллори Рингесс, пилот, побывавший в Калинде — и она тоже побывала в тебе.
— Калинда?
— Вы называете ее Твердью, но ее настоящее имя — Калинда. И она знает секрет.
— Секрет жизни?
— Она знает секрет Экстра. Можно сказать, что для нашей галактики это равносильно секрету жизни.
— Не понимаю.
— Стаи поют жизнь Агатанге и ее океана, иногда мы поем даже солнце, но мы не можем помешать звездам Экстра взрываться.
— Этого никто не может.
— Кроме тебя, ха-ха!
— Боюсь, что и я не могу. Я всего лишь глупый человек.
— Ну нет, бери выше!
— Что же я такое?
— Придет время — узнаешь.
— Что узнаю?
— Что-что! Ты Мэллори Рингесс, человек, чей мозг стал огромным, как океан Агатанге. Разве ты не чувствуешь своей огромности? Как море вздымается под дождем и ветром, так и ты будешь вздыматься под бурями своей жизни. Возможностей много, пилот, и они будут раскрываться одна за другой. Однажды, став еще огромнее, ты спросишь Калинду, отчего растет Экстр. Мы бы сами ее спросили, но Калинда ненавидит нас, и существует иерархия. Мелкие боги должны кланяться более крупным.
— Я никогда не вернусь к Тверди.
— Когда-нибудь вернешься, потому что тебе предначертано вернуться и потому что мы просим тебя об этом.
— Почему просите?
— Потому что звезды гибнут, и нам страшно.
Иногда мне кажется, что страх — самое худшее во вселенной. Реставраторы распрощались со мной и уплыли вместе с быстрым течением. Кашалоты, один за другим, набрали воздуха и ушли под воду. Дельфины с улыбками и прощальными свистками последовали за ними. Серые киты, голубые киты, нарвалы — все исчезли с глаз долой. Касаток я в тот день не видел, и их тайна осталась неразрешенной. Океан от горизонта до горизонта стал голубым, пустым и тихим. Вдалеке призывно золотились пески моего островка. Я тряхнул длинными мокрыми волосами, убрав их с глаз, и посмотрел повнимательнее. Это блестел не песок, а корпус материнского челнока. Стая каким-то образом уведомила ее о моем выздоровлении и послала за ней корабль. Она ждала меня, чтобы забрать домой. Я поплыл к острову, слыша, как ревут внутри волны сознания. Никогда еще я не знал такого страха и такого одиночества.
Мозг — это не компьютер; мозг — это мозг.
Поговорка акашиков
Кое-кто говорит, что Невернесс и есть настоящий Вечный Город — город, который никогда не умрет. Три тысячи лет стоит он, доказывая, что человек способен выжить где угодно. В гранитных башнях и шпилях, в мерцающих куполах и блистающих улицах, в глазах пилотов и пришельцев горит холодное пламя нашего бессмертия, светится душа человечества. Не знаю, сколько еще простоит Город — тридцать тысяч лет, как пророчествуют скраеры, или тридцать миллионов. Доживут ли до того времени наши планеты? А звезды? Я как дитя Города всегда верил, что его судьба неразрывно связана с судьбой человека. Невернесс — топологический узел нашей сверкающей галактики, и он же — Город Света, куда рано или поздно приходит каждый искатель. В нем сокрыты тайны и чудеса. Я считаю Город вечным в том же смысле, что и наши мечты: он будет жить, пока жива раса, создавшая его.
Итак, наш Город вечен и прекрасен, и в нем воплощена самая суть человека. Однако не стоит слишком долго витийствовать на эту тему. Человеческая натура — вещь сложная. «Воистину человек ручей нечистый», — как сказала мне Твердь. Поэтому Невернесс, эта квинтэссенция человека, — тоже сложный город. Кроме талантливейших математиков, генетиков и фантастов в нем обитают также аутисты, эталоны и ярконские слеллеры. В нем то и дело возникают новые секты, наводняя ледянки сбитыми (и сбивающими) с толку людьми. Это прекрасный город — никогда не устану это повторять — город истины, но он засорен политикой, интригами и заговорами и часто, как ртуть, подвержен внезапным переменам.
На восемнадцатый день ложной зимы 2933 года я вернулся к улицам и шпилям моего детства. Я сразу заметил некоторые перемены — кое-где выросли новые здания, а в зоопарке появился огромный лиловый надувной купол, где разместилось посольство новой расы пришельцев — крылатых элиди. (Следует упомянуть, что между эсхатологами и другими специалистами не утихали дебаты на предмет того, кто же такие эти миниатюрные существа: настоящие пришельцы или просто один из искусственно выведенных, затерявшихся подвидов человека. Вскоре я убедился, что дебаты в Городе кипят не только на эту тему.) Коллегия Главных Специалистов, эти замшелые старцы, правящие нашим Орденом, наконец-то дали «добро» на постройку башни, увековечивающей профессию фантастов. Теперь она стояла среди прочих шпилей Старого Города, вся из плавных кривых и острых углов, и ее вид вселял тревогу. Ее опаловый фасад отражал попеременно все краски Города. Она обладала теми же свойствами, что и композиции самих фантастов: чем больше ты старался удержать ее образ своим внутренним зрением, тем упорнее он ускользал. А на дальних ледянках закопошилось несколько новых сект. У Катка Ролло в Квартале Пришельцев я встретил нейропевца с вживленными в кору мозга биочипами — он пел самому себе нескончаемую песнь электрического блаженства. Он вызвал во мне беспокойство — возможно, потому, что казался слишком счастливым. Он сгреб меня за рукав камелайки и назвал своим братом по духу — нейропевцы всегда так обращаются с пилотами. Я объяснил ему, что пилотам запрещается постоянно взаимодействовать с корабельным компьютером (как и с любым другим), после чего шуганул его, как сделал бы на моем месте каждый пилот. Старые секты тоже благополучно существовали — например Друзья Бога с Самума и древние магиды, выпевающие историю того, что у них называлось Первой Диаспорой. К ним следует добавить непременных аутистов, хариджан, хибакуся и беженцев со звезд Экстра. Воины-поэты попадались слишком часто — мне это сразу бросилось в глаза. Один воин-поэт — это уже многовато, а я за один долгий день насчитал на улице Десяти
