флот; возможно, найдут себе новую планету и создадут собственный орден.
Все эти сплетни, конечно же, не замедлили дойти до ушей Хранителя Времени, и наш угрюмый старец столь же незамедлительно напомнил Бардо о его клятве посвятить себя поиску секрета Эльдрии и отправил его в мультиплекс.
— Не волнуйся, твой толстый друг вернется, — сказал мне Хранитель в своей башне. — Как и ты вернулся ко мне. Вы с ним ребята везучие, хотя Бардо правит исключительно его похоть — но разве не все мы таковы? Слыхал ты, какие ходят разговоры? В Городе многое изменилось со времен вашей проклятой экспедиции. Некоторые из моих пилотов — не стану называть их имен — поговаривают о том, чтобы выйти из Ордена. Выйти — подумать только! Да только никуда они не уйдут. — Он вцепился в резную спинку стула, как бы показывая, что добром никого не отпустит. — Когда Бардо вернется, поговори с ним. Объясни, что пилоту неприлично спать с женой Главного Пилота. А сейчас ты расскажешь мне об Агатанге. Сядь! И расскажи, как это вышло, что мой храбрейший пилот вернулся ко мне вместо того, чтобы исчезнуть в черной дыре смерти.
Тринадцать дней спустя Бардо действительно вернулся, и я стал свидетелем самой болезненной из перемен: перемены в человеке, который, как и я, вернулся из черной дыры смерти. Я встретился с ним в Хофгартене, и мы пили виски и пиво, как тогда, четыре года назад, в баре для мастер-пилотов. Это был трудный день, полный сердитых слов и неверно понятого молчания. Он послужил началом великой перемены во мне самом, и поэтому я должен рассказать обо всех его необычайных событиях более подробно.
Странно, что я до сих пор лишь мельком упоминал о Хофгартене — а между тем в определенном смысле это самое главное здание нашего Города. Хофгартен, огромное помещение под куполом, где помещается множество кафе и баров, стоит на утесах над морем. Кафе располагаются по окружности большого катка в середине, поддерживая великолепный клариевый купол — самый большой в Цивилизованных Мирах, как утверждают у нас. Каждое кафе или бар имеет два больших окна: выпуклое, выходящее на каток с его суетливым движением, и вогнутое, из которого открывается вид на Старый Город, Квартал Пришельцев или — в зависимости от сектора, где расположено заведение — на ледяные воды Зунда. В этих кафе всегда полно пришельцев и инопланетян, беседующих в неформальной обстановке с членами нашего Ордена, а порой даже выписывающих неуклюжие вензели на катке. Хайкисты и спелисты предаются здесь своим утонченным игрищам, эталоны пытаются убедить эсхатологов в логичности своей генетической политики, а воины-поэты, демократы и торговые короли интригуют и строят козни. Бардо, нахохлившегося над кружкой пива, я обнаружил в кафе на самом краю утеса.
— Аларк Мандара сказал мне, что ты тут, — пояснил я.
— Мэллори! Я так и знал, что тебя нельзя убить надолго! — Он вскочил, отшвырнув с дороги червячника, и заключил меня в объятия. — Паренек, паренек, — со слезами на глазах повторял он, молотя меня по спине. — Мы живы! Ей-богу, живы!
Он подтащил чугунный столик поближе к внешнему окну, чтобы обеспечить нам максимум уединения. Мы сели на твердые чугунные стулья. Я смотрел на него, постукивая носком сапога по черным и золотым треугольникам паркета.
— Бог мой, чего ты так выпялился?
Бардо, мой большой и сильный, как гора, друг, очень изменился. Он уже не походил на алалоя — он побывал у резчика, который вернул ему — почти вернул — прежний облик. Он сбрил свою густую черную бороду, и стало видно, как обвисла кожа у него на лице. Без бороды он выглядел моложе, но при этом был зол, бледен и тощ, как белый медведь в конце глубокой зимы — не в меру тощ.
— Как видишь, не зря говорят, что дела у Бардо плохи — так оно и есть. Ничего — буду пить пиво, лопать мясо и опять приду в норму. — С этими словами он осушил кружку и заказал себе большую порцию мяса, сорго и хлеба с маслом. Уплетая все это за обе щеки, он нервно посматривал на меня, словно хотел что-то утаить.
— Я скучал по тебе, — сказал я.
В кафе было людно и шумно, в воздухе висел тоалачный и табачный дым. У нас на столе громоздились грязные тарелки и кружки с остатками пива — видимо, Бардо заседал здесь целый день, не переставая есть и пить.
— Два года тебя не было, — сказал он. — Два самых тяжелых года моей жизни. Я думал, ты насовсем умер. Чего я только не выстрадал из-за тебя и твоего проклятого поиска!
Послушник, которому выпала честь нас обслуживать, нервный парень с большими, слишком выразительными карими глазами, принес мне кофе и налил в большую синюю кружку. Я пригубил напиток — это был летнемирский кофе, густой, ароматный и восхитительный — и попросил Бардо рассказать мне обо всем, что с ним произошло. Он вытер свои красные губы, печально посмотрел на меня и поведал о самом большом своем страхе.
— Как пилот я человек конченый, — заявил он, постучав себя по голове. — Я уже сорвал лучший плод этого перезрелого мозга — сорвал, съел и семечки выплюнул. Мои открытия, мои озарения, моменты гениальности — все это никогда уже не вернется. Страшно это, дружище, — знать, что все лучшее уже позади и что остаток нашей жизни ведет к упадку и разрушению. — Он заказал еще пива и вперил в меня сердитый взгляд. — Я уже не тот, понимаешь? После твоей проклятой экспедиции — известно ли тебе, что ее прозвали Дурачеством Мэллори? — когда мы вернулись в Город, когда криологи разморозили меня, а резчики починили мне сердце… короче, они опоздали! Мозги у меня теперь ни к черту. Слишком много клеток погибло. Я уже не тот пилот, как бывало. Все в прошлом, паренек. Теоремы, тонкие ассоциации, красота мысли — все в прошлом. Я попытался сразиться с мультиплексом, но не смог. Я слишком туп.
Я заказал виски — Бардо выбрал одно из немногих кафе в Хофгартене, где подавали виски — и быстро выпил его, а потом еще порцию и еще. Мне вдруг расхотелось слушать его рассказ, густо приправленный жалостью к себе, и я пил, чтобы притупить собственные мозговые клетки, но виски мне в этом не очень-то помогало. Возможно, я выпил слишком много кофе.
— Твои мозги в полном порядке, — сказал я. — Со временем все вернется. И математика — ведь ты прирожденный пилот.
— Правда?
— Соли как-то сказал, что ты мог
