мрачным.
— Ты невероятно веришь в людей.
— В мире есть плохое. Но есть и хорошее. Я верю в это добро.
Тени от керосиновых фонарей колебались по линиям его сурового лица. Даже при слабом свете Лиам выглядел изможденным. Тени под глазами. Напряжение и беспокойство в каждой складке лица.
— Они верят в тебя тоже.
Его широкие плечи опустились, как будто тело начало прогибаться.
— У генерала пятьсот солдат. Я всего лишь один человек. Я не какой-то супергерой.
— Теперь ты один из нас. Они не отдадут тебя, даже, чтобы спасти себя.
Его лицо скривилось. В глазах появилось отчаяние. Его стоическая твердость пошатнулась.
— Я не могу спасти этот город, Ханна. — Голос Лиама надломился. — Я не могу.
Он нес на своих плечах тяжесть всего мира. Какая невероятная ноша — нести, не сломавшись.
Ее грудь сжалась, сердце наполнилось состраданием.
— Мы не просим тебя об этом, — прошептала Ханна. — Не в одиночку. Не самому.
Его адамово яблоко напряглось.
— Если я сдамся…
— Даже если ты сдашься, нет никакой гарантии, что он не уничтожит город, как только убьет тебя. Мы все участвовали в свержении Розамонд. И кроме того, есть «Винтер Хейвен». Уверена, он уже положил на него глаз.
— Я знаю, — сказал Лиам. — Я знаю.
Между ними воцарилось молчание. Что они могут сделать? Вопрос повис в воздухе, так и не прозвучав.
Затем Лиам сказал:
— Мы можем уехать.
Глава 15
Ханна
День сто пятый
Ханна уставилась на Лиама, пораженная.
— Что?
Лиам прислонил лопату к тачке и развел руки, ладонями наружу, как бы сдаваясь неизбежному.
— Мы в тупике. Ты знаешь это.
Ее дыхание сбилось. Комната резко стала слишком маленькой, стены пещеры смыкались.
Она знала это. Конечно, знала.
И все же, когда Лиам произнес вслух, это стало более реальным.
Он сделал шаг к ней. На его лице отразилась боль, черты, которые она так любила, исказились в страданиях.
— Мы не можем победить этих людей. Мы строим хижины из грязи, чтобы противостоять цунами. Как луки и стрелы против танков. То, что мы можем сделать — то, что мы сделали — этого недостаточно. Этого не хватит.
— Что ты пытаешься сказать?
Лиам закрыл глаза на мгновение, затем открыл. В его походке чувствовалась большая усталость, в лице мелькнуло что-то похожее на поражение.
— У меня есть два грузовика с полными баками дизельного топлива и двумя канистрами биотоплива, плюс еды и воды на три дня.
Она удивленно моргнула.
— У тебя… есть?
— У меня остались запасы на два дня после прибытия в Фолл-Крик. Я пополнял их по мере возможности. — Его лицо ожесточилось. — У меня подготовлен путь отхода. Если ничего не получится, я смогу вывезти тебя и детей.
Ханна уставилась на Лиама, потеряв дар речи.
— Мы можем вырваться из сети генерала и отправиться на север, обойти Гранд-Рапидс, Каламазу, любые города, держаться более узких дорог и добраться до Верхнего полуострова.
— Верхний полуостров, — повторила она с нарастающим ужасом.
— Твой брат прав. Там гораздо меньше людей. Много земли для хорошей охоты и садоводства, больше озер для рыбалки и пресной воды.
Ее сердце забилось быстрее. Во рту пересохло.
— Ты хочешь уехать.
— Я не хочу. — Лиам покачал головой. Он поднял и опустил руки, в его взгляде появилось что-то растерянное и уязвимое. — Я боюсь, что мы должны это сделать. Ты и я, Тревис и Эвелин, Майло, дети. И Призрак.
Он сделал паузу, словно проверяя собственную решимость.
— Путешествие будет опасным, но мы сможем проехать окольными путями. У нас будет пара стрелков и много оружия и патронов.
— Мы остановимся в моем домике недалеко от Траверс-Сити и пополним запасы провизии. Он находится в стороне от дороги и, скорее всего, не раскрыт. Мы можем взять с собой еще полугодовой запас еды, семян, инструментов и других необходимых вещей, чтобы добраться до дома Оливера. — Мы можем это сделать, Ханна. Это сработает.
Перед ее глазами мелькали картины. Воссоединение с братом. Дом ее родителей в лесу на тридцати акрах, окруженный лесом и озерами. Сараи и пристройки, козы и куры, изгороди для лошадей и коров. Цветущие сады за курятником, пресноводный ручей, протекающий через весь участок.
Дом ее родителей стоял на вершине холма в конце десятимильной грунтовой дороги, уединенный и защищенный.
Они могли быть в безопасности. Ее дети могли быть в безопасности.
Они могли устроить там свою жизнь, она и Лиам. Жизнь вместе.
Ее глаза блестели от обещания того, чего она так отчаянно хотела.
— А Квинн и Молли?
Лиам напрягся. Он опустил взгляд, не в силах скрыть неприкрытую боль в своих глазах — или стыд.
— Места нет. У нас нет ни машин, ни топлива.
— Они — семья.
Его рот истончился в бескровную линию.
— А Бишоп?
Он беззвучно покачал головой.
— Бишоп нам как брат. Рейносо и Перес. Дейв и Аннет. Как мы можем их бросить?
— Если мы останемся, я не могу обещать твою безопасность. Ни Майло, ни Шарлотты. — Он поморщился, словно слова горчили у него на языке, словно произносить их вслух противно, противоречит всему, что Лиам отстаивал.
Ее голос смягчился.
— Ты никогда не сможешь.
Он выглядел измученным, его суровое лицо казалось серым в мерцающем свете, глаза запали.
— Мне… мне так жаль.
Ханна боролась с желанием броситься к нему в объятия. Прижать его к себе и облегчить страдания.
— Это наши люди.
— Я знаю. — Его голос хрипел от сдерживаемых эмоций — разочарования, сожаления, страха. — Поверь мне, я знаю. Но это не отменяет того факта, что оставаться глупо. С тактической точки зрения, наш лучший шанс выжить — отступить. Бежать.
Искушение слишком сильное, чтобы устоять. Обещание безопасности, свободы. Жизни.
Обещание, которого на самом деле не существовало.
Никто не мог обещать никому безопасность, даже до Коллапса. Люди умирали в авариях и автокатастрофах, от инфарктов и инсультов. Люди воровали, обманывали и убивали.
Сейчас все намного хуже. Они выживали на острие ножа. Никакой защиты. Нет места для ошибок или самообмана.
Больше безопасности или меньше безопасности. Вот и все.
И даже если бы существовала абсолютная безопасность, смогла бы она покинуть свою общину, свой дом, даже ради спасения своих детей?
Ханна чувствовала себя раздираемой на части. В противоречии до глубины души. Ее дети были ее сердцем и душой. Но и Фолл-Крик тоже. Люди здесь, община, которую они создали, — она любила их не меньше.
Квинн для нее как дочь; Молли — бабушка, которой у Ханны никогда не было. Бишоп значил для нее больше, чем можно выразить словами. Дейв и Аннет стали
