Миром правит эгоизм, так или иначе. А за оружие берутся всё. Не знаю, откуда ты, да и плевать мне, но здесь стрелять умеет каждый. И каждый стреляет. Способ заработка, выживание, вынужденные обстоятельства или месть — каждый. Попробовал бы ты не взяться за ствол после потери и не научиться стрелять только ради того, чтобы выпустить всего одну пулю.
— Откуда тебе знать? Ты-то точно никого не терял.
— Повтори? — Уильям «Из Джонсборо» Хантер остановился и развернулся.
— Не надо, Пацан, — Джеймс попытался остановить его, но тот лишь скинул руку парня с плеча. — Да, блин, хоть один из вас должен быть умнее!
— Я… по глазам… По глазам твоим вижу, что ты никого не терял — подлые, тёмные, — оскалился Мальчик. — И по поступкам — тоже. Ты убивал за деньги, избивал и топил друга, подставлял людей, которым давал надежду, плевал и плюёшь на остальных… — пелена слёз застыла на его глазах. — Ты не ценишь жизнь и уж точно не выглядишь, как человек, потерявший тебе близкого! Что ты можешь сказать о потере?! — старик из Джонсборо молчал.
— Хан! Остынь, — Джеймс вышел вперёд, загородив собою мальчика. — Хотя бы ты не горячись и будь. Он же просто…
— Заткнись и отойди — ты уже рассказал достаточно.
— Но п…
— Заткнись и отойди, Джеймс, — напарник, заколебавшись, сделал шаг назад.
«Просто ребёнок…» — в глазах Хантера сверкнул огонёк, просвечивая сквозь седые локоны. В один из моментов рядом с ним возник тёмный силуэт и, как показалось старику, заулыбался. Он схватил пацана за куртку и, приподняв, ударил о ближайшее дерево.
— Кто ты, блять, такой, чтобы судить меня?! — уверенность пропала из глаз Мальчика, стоило тому встретиться взглядом с Ли. — Даже не смей заикаться… Даже думать себе не позволяй о моём прошлом, — несмотря на ярость, голос звучал мертвецки холодно. — Я высказался только о тех фактах, которые слышал и видел сам, а ты… не зная абсолютно нихрена… Заткнись! — руки ослабли и он поставил парня на землю. — И не произноси больше ни слова из своих грёбаных предположений. Насрать, из какой ёбаной страны сказок ты пришёл, но здесь, в этом мире, каждый что-то терял! И то, что я не валяюсь в собственных слезах и соплях, значит только то, что я сильнее, чем какая-то истеричка. Закрой рот и держи всё в себе — миру плевать на тебя и твои проблемы, — он выдохнул и, отпустив собеседник, развернулся, взглянув на маршрут. — А для молчаливого сопляка ты слишком много говоришь. Выдвигаемся дальше.
Обойдя, наконец-то, болото, они выбрались на нормальную дорогу, с которой, как сразу решил их проводник, лучше не сворачивать — большинство деревьев лишилось своей листвы и покрывало все видимые ориентиры далеко за пределами человеческого зрения одинаково разнообразным камуфляжем. Шли молча. Оклахома встретила троицу неприятно холодными ветрами и криками заражённых — по тем же ранее пустым улицам гуляли облака пепла, носимые порывами воздуха туда-сюда, а стаи, пересекаясь странными маршрутами, сливались друг с другом на узких улочках.
— Не понимаю… — сказал Джеймс, заметив группу ходячих вдали. — Военные же вычистили всё, верно?
— Только на бумаге и только в идеале — не думаю, что им есть смысл зачищать целый город.
— Хорошо, но почему стаи идут в центр?
— Не в центр, а на юг, Джеймс. Они идут на юг. Всё логично. Двинули.
Компания медленно вступила в городскую черту. Рассекая своими ботинками потоки воды, они проходили спальные районы, встречая на своём пути одиноких заражённых. «Такие долго не протянут, — мелькало в голове у Уильяма, — Не протягивали». Да, так и было — мёртвые, отбившиеся от стаи, не проживали и года. Чаще всего, они умирали от рук человека — ни голод, ни погода, ни даже дезориентация не могли убить их так скоро, как бы это сделал их ближайший родственник.
Многочисленные дома, тем временем, изнывали от дождей, выливая через свои водопроводы воду и грязь, а сами дороги, казалось, только что пережили войну. Одноэтажные стены и потолки медленно, но верно сменялись двухэтажными. Там, под серыми тучами и едва заметными бликами утреннего солнца, эти домики медленно разлагались вместе со своими хозяевами, спрятанные от всего мира тоннами мокрых листьев. Среди шумов ветра, разносящего этот самый мусор по углам города и капель воды, падающих с крыш, начали раздаваться многочисленные хлопки.
— Слышишь это? — спросил вдруг старик. — Будто кто-то по лужам бредёт. Стая, наверное, но…
— Что?
— У меня странное ощущение. Будто она не впереди нас, а…
Троица быстро прошмыгнула за угол. Выглянув по направлению к северу, Хан действительно увидел сотни голов, плетущихся в их направлении. «Свежие, новые, похожие на… Нет». Идущее на них полчище состояло, в основном, из заражённых нового поколения или же Поколения Четыре, как окрестили этот период учёные — заразились в период, который начался ближе к шестидесятым годам второго тысячелетия. На них оставались волосы, их ноги крепли, удлинялись и заострялись зубы, развивались челюсти — практически тот же человек, но с более бледным и землянистым оттенком кожи. По крайней мере, так кажется издали.
— Подождём внутри, — объявил Уильям из Джонсборо.
— Чего?
— Не «чего», а подождём. Они движутся на юг. Мы — тоже. Либо идти с ними на перегонки, либо выждать в этом захолустье. Я предлагаю второе.
Поднявшись по деревянному порогу, первое, что сделал мужчина — дёрнул дверь. Не заперто. Сдвигая мокрые листья и разливая вчерашнюю воду, старый кусок дерева на петлях со скрипом открылся. Путникам предстала ещё одна дверь — просто покосившееся шесть брусьев с москитной сеткой между ними. Удар.
— Располагайтесь, — насмешливо сказал тот, уронив рюкзак на деревянный стул. — У нас где-то час, пока они пройдут и наберут достаточное расстояние.
Облезлая краска приятно потрескивала под тяжестью ботинок. Грибок медленно, но уверенно проникал через поры в дерево и, поддерживаемый влажностью, размножался с очень и очень большой скоростью — темноватые дыры в стенах были лучшим этому доказательством. Ну, а пол и вовсе немного проседал из-за трухи — когда-то красивый узорный ламинат бледно-серого цвета был весь в жёлто-зелёных пятнах и больше напоминал бушующее болото, нежели обычное покрытие. Сквозь разбитые окна вместо пыли и пепла влетал запах свежести, циркулируя и уносясь в неизведанном направлении. Старика всегда поражало то, как
