а Санда сейчас рвала остатки юбок и мой жакет. Она хватала и сжимала мою руку совсем как тогда, из-за орхидеи. Только сейчас я не бегала вокруг, не зная, что делать. Сейчас мы обе понимали, что помочь уже нечем.
В её словах проскальзывала мольба. Но она так и не попросила прямо, чтобы я облегчила её страдания. Это было бы нечестно. Да и нечем.
Разве что хороший булыжник поискать.
— Ты расскажи моим родителям, — попросила она, когда очередной приступ утих. — Расскажи маме, что я пыталась, хорошо? Нет, стой... не надо это говорить. Глупость-то какая... Вечно я выставляю себя дурой, да? Просто скажи, что я люблю их.
— Конечно, скажу, — сморгнула я новую порцию слёз. — Но они это знают.
— Ничего-то я не успела, — выдохнула она. — Столько хотела сделать, и ничего не успела... Ох, сука, как же больно... — веки зажмурились, и она вся сжалась, пытаясь перетерпеть. Затем снова отпустило, но становилось хуже, мои ладони ощущали липкий жар её кожи, а та становилась всё серее, сосуды выпирали рельефнее, будто собирались прорваться. Да так и было.
Мои пальцы зарывались в её прежде красивые, сейчас грязные и нечёсаные волосы, а подбородок трясся. Часто под конец, когда гниль повреждает мозг, начинаются безумства — как с мамой. Сейчас такого не случилось. Она оставалась в сознании и здравом уме.
До самого конца. Наверное, это гораздо хуже.
Я не помню наших с ней последних слов. Какая-то ерунда, типичная и никчёмная, как аистиная песня. Зато запомнила, как остекленели глаза Санды. Как померк огонь, делавший её светочем не только для родителей.
Был человек, нет человека. Как свечку задуть.
И если я каким-то чудом выживу, если боги подарили устойчивость к гнили не только моему брату, клянусь, что найду сволочь, которая посмела загасить её огонёк.
Найду и уничтожу, даже если больше ничего в жизни не сделаю.
Мне хотелось вопить, оглашая лес и разгоняя зверьё. Вопить так, чтобы шумящая речка заткнулась и покрылась ледяной коркой. Я чувствовала ветер. Будто уловив драматизм момента, он начал дуть сильнее, гуляя кругами, пригибая траву и вскидывая мои грязные, сальные патлы.
Но я не закричала. Ящеры наверняка не закончили охоту, так что лишний шум не поможет мне выжить и отомстить. Но я, вашу мать, выживу. А если сдохну, с того света достану сволочь, убившую мою единственную настоящую подругу.
Я чувствовала такую злость... Боже! Пресветлая Троица! Не знала, что можно так злиться! Попадись мне эти двуногие гадины сейчас, я бы голыми руками с них шкуры содрала и выпотрошила. Но всё же благоразумнее не проверять это на практике.
И ещё кое-что... Блин, как же паскудно...
Но мне действительно нужно выжить, а Санда уже не станет возражать.
Как там говорила Циара? Обстоятельства определяют, что можно, а что нельзя?
Вынуждена согласиться.
У нас с Сандой ножки совершенно одного размера. Сколько помню, она всегда брала мои туфли и ботинки поносить денёк-другой. Теперь моя очередь.
Я стащила сапоги с ног мёртвой подруги.
Глава 24
Искры никак не высекались.
Мне пришлось уйти вглубь леса, оставив тело Санды на берегу. Да, теперь меня будет найти гораздо сложнее, но голоса хищников оказались решающим аргументом: очень неуютно оставаться на открытом пространстве, слушая приближение их переливчатого рокоточка. Понятия не имею, куда забрела, реку уже не слышно, вроде двигалась ещё ниже по течению, но не знаю. Просто старалась оказаться подальше от этих тварей.
Набросав под задницу еловых лап, я накинула на плечи васильковый жакет подруги: да, эту часть гардероба покойной тоже присвоила. Покрой с узкими рукавами не позволил надеть его поверх моего собственного, но всё теплее.
На расчищенном участочке почвы передо мной лежал шалашик из сухих веточек, а под ним — трут из раскрошенной чаги, пучка сухой травы и бересты. Однако все труды оказались напрасны: высечь искры никак не выходило. Нужно всегда таскать при себе кремень и кресало. Сейчас у меня не было даже ножа: кинжал Аншетиля после прополки сорняков утонул в бурных водах Лаиры. Я продолжала безуспешно долбить двумя голышами, подобранными у реки.
Бесполезная затея, уже поняла. Только шум зря развожу, а не огонь. Нужна сталь, чтобы камушек отщепил от неё при ударе немного металла и тот воспламенился на воздухе.
В сердцах зашвырнув их в заросли сныти, я погрузила лицо в ладони и заревела: беззвучно, только плечи тряслись. Боги милостивые, да когда же эти испытания кончатся?
Домой я хочу. Просто домой. К папе и брату. К своим мягким подушечкам и тёплому пуховому одеялу.
Но меня туда не отпустят, даже если найдут быстрее хвостатых гадин.
Под кожей шевелились паразиты. Они пробирались глубже, хоть и очень медленно, искали укромные местечки, чтобы засесть и ждать, когда же моё мясо превратится во вкусный бульончик. Меня тошнило от мысли, что прямо сейчас именно это происходит с телом Санды, а предвкушение такой же участи лишало воли.
Ничего уже не хотелось, просто откинуться к шершавому стволу, укутаться поплотнее в грязную изодранную одёжку подруги, да подождать. Если иммунитета у меня нет, то скоро всё начнётся, ведь я изгваздалась в гнили не хуже Санды.
Мой самый страшный кошмар сбывался.
А потом я услышала какой-то шелест, будто
