Только вместе, только с верой в Господа нашего, мы сможем пройти испытание это тяжкое. А теперь, дети мои, помолимся!
Отец Кондрат первым опустился на колени прямо на крыльце. Следом принялись опускаться односельчане. Юрий торопливо подогнул ноги, не стоит выделяться.
— Отче наш, Иже еси на Небесех! — громко и нараспев произнёс отец Кондрат, односельчане дружно вторили ему.
Вместе со всеми Юрий принялся читать хорошо знакомую молитву «Отче наш». А, между тем, глубоко в душе зреет недовольство. Не этого, совсем не этого он ожидал услышать от деревенского священника. Правда, Юрий машинально перекрестился вместе со всеми, он и сам не знает, что именно хотел бы услышать, но точно не набившие оскомину истории об аде и адских мучениях. И тем более знакомые до изжоги призывы к вере и стойкости духа. Да ещё «внутренние глаза», это должно быть тот самый фейс «Благодатного мира», о котором рассказала Администратор. И с чего это отец Кондрат так испугался этого фейса?
Юрий закрыл глаза. Вот и знакомая икона, точнее, иконка…
— Прекрати, — тяжёлая рука отца обожгла затылок, Юрий тут же распахнул глаза. — Ты что, не слышал, что сказал отец Кондрат?
Отец рассердился не на шутку. И как только догадался. Юрий вновь машинально перекрестился. Впрочем, эти «внутренние глаза» есть у всех без исключения. Даже у отца Кондрата. Впредь нужно быть умнее.
Всеобщий «Отче наш» закончился. Отец Кондрат скрылся в церкви. Вскоре, через распахнутую дверь, долетел хорошо знакомый голос священника. Отец Кондрат решил провести молебен. Только, увы, назвать его торжественным никак нельзя. Однако, и это тоже нужно признать, на душе стало несколько легче. Тяжёлое уныние, что не так давно буквально довлело над односельчанами, несколько развеялось. Даже женщины, что потеряли детей, несколько притихли.
Глава 10. Морок, ложь и лицемерие
До заката Солнца осталось не так уж и долго, когда отец Кондрат в последний раз благословил односельчан и отпустил всех по домам. Как бы то ни было, но в одном священник прав — нужно жить дальше. Вместе с родителями Юрий побрёл домой. Живот недовольно бурчит. Очень кушать хочется, а ещё пить. Сколько же это получается, Юрий задумчиво скосил глаза в сторону. Да, целый день, даже больше, он ничего не ел и не пил.
Сперва призрачный человек в странной чёрной одежде, что возник перед священником в разгар воскресного богослужения, говорил о «Благодатном мире». Потом машины с руками говорили о «Благодатном мире». Даже отец Кондрат и тот говорил о «Благодатном мире». Точнее, признал, что теперь они все и сейчас оказались в «Благодатном мире». Только, Юрий недоверчиво сдвинул брови, как-то не верится. Да, «внутренние глаза» и всё такое. Однако здесь и сейчас он вместе с родителями идёт по хорошо знакомой деревне, по хорошо знакомой улице. И вот впереди показался хорошо знакомый дом. Дом, где Юрий живёт с самого рождения.
Ещё за воротами Юрий услышал, как недовольно мычат коровы и телята. Нестройным хором им подпевают овцы. Обычно по воскресеньям скотина остаётся в хлеву, дабы все, в том числе и пастухи, могли быть на воскресном богослужении. Так было и на этот раз, пока, вслед за отцом и матерью Юрий прошёл через калитку, Большой внешний мир не нагрянул в Вельшино, не свалился, словно снег посреди жаркого лета.
На крыльце отец повернулся к Юрию:
— Переоденься и скотину покорми. Я матери по дому помогу.
— Хорошо, — Юрий кивнул.
Это даже обидно, вслед за отцом Юрий вошёл в избу. За минувший день на него свалилось столько событий, столько открытий, чего он не знал и не видел за всю жизнь. Чего только стоит страх, что его либо убьют голубой молнией, либо отравят, либо утопят, либо заморят голодом. И-и-и… И всё вернулось на круги своя. Коровы и овцы голодные, однако это не помешает им опять, в который раз, загадить хлев. Отец не сказал, но прежде, чем задать скотине сена, нужно будет выгрести навоз.
Изнутри изба разделена тонкими перегородками на несколько комнат. Юрий прошёл в свой закуток. Казалось бы, надо радоваться, когда отец решил определить ему собственный угол. Надо, но не получается. А всё потому, что эта комната, даже не самая маленькая в избе, предназначена не ему одному, а ему с молодой женой. Вот и кровать, Юрий остановился у изголовья, такая широкая, с мягким соломенным матрасом, предназначена для него и Анастасии пока ещё Зориной. Отец с матерью решили перебраться на печь.
Рабочие штаны и рубаха, как и положено, висят на большом кованом гвозде у изголовья широкой кровати. Юрий переоделся. Праздничную одежду нужно беречь, ему в ней ещё жениться. Почти новые штаны и рубашку с кушаком Юрий аккуратно свернул и убрал в сундук возле стены. А теперь его ждёт работа, работа и ещё раз работа. Жрать хочется, но мать ещё нескоро приготовит ужин.
Едва дверь в хлев распахнулась, как коровы, телята и овцы заблеяли с утроенной силой. Понимают, твари божьи, что сейчас их кормить будут. Но прежде навоз. Как Юрий и ожидал, пол завален вонючими катышками. Вот и грабли с метлой притаились в углу.
Работа привычная, тупая и противная. Юрий старательно сгрёб вонючие катышки. Надо бы ещё метлой пройти, но телята и коровы обступили его со всех сторон. Придётся задать им сена. Из навеса, что пристроен вплотную к хлеву, Юрий принёс большую охапку и высыпал её в настенную кормушку. Коровы и телята тут же заткнулись и принялись жевать.
Надо заодно и овцам задать, а то коровы и телята оттеснили их от кормушки. Но, но, но… Юрий тупо уставился на кормушку, что приделана прямо к бревенчатой стене. В голове стаей чёрных ворон закружились очень нехорошие мысли. Что-то с кормушкой не так. Но что? Будто глаза его обманывают, Юрий провёл пальцем по прямым и гладким перекладинам. Корова недоверчиво покосилась на него, но продолжила жрать.
Вот оно что! Юрий в ужасе отступил. В голове будто шандарахнула голубая молния, только она не убила его, а, наоборот, просветила. Только этой весной Юрий с отцом сделали эту кормушку взамен старой, что окончательно сгнила и развалилась.
Да, точно, Юрий сам принёс из леса тонкие веточки, сам очистил их от коры распилил до нужный длины. Кормушка получилась нормальной, но вот эти перекладины были немного кривые. Точно были! Сейчас же они все как на подбор гладкие и ровные. Дальше — больше. Юрий склонил голову.
Только сейчас, при более пристальном взгляде, можно заметить, что и прочие жерди, из которых сделана кормушка, все как на подбор гладкие и прямые. Да, так можно сделать, только зачем? Коровам и телятам нет никакого дела, что передняя жердь немного кривая и сияет зачищенными пеньками. Их сено интересует, и ничего более.
Мир перед глазами пошёл рябью. Юрий прислонился к стене. Что это? Как это? Зачем это? Голова, того и гляди, лопнет от вопросов. Или, или, Юрий отстал от стены, это и есть «Благодатный мир»? Отец Кондрат что-то там говорил о бесовском мороке.
От нервного возбуждения затряслись руки, Юрий, будто впервые в жизни, принялся разглядывать хлев. Казалось бы, уж сколько раз ему тут приходилось горбатиться, грести навоз и задавать прожорливой скотине сено. Казалось бы, он знает здесь каждый сучок, каждую жёрдочку, каждую трещинку. Однако! Хлев всё тот же… Но! При более внимательном рассмотрении, в глаза бросается всё больше и больше мелких отличий.
Кормушка из гладких перекладин и жердин стала первой, но не последней. Черенок деревянных граблей всё так же отполирован до блеска, но и он на удивление гладкий и прямой. Доски, из которых сколочена дверь в хлев, все как братья близнецы, одна длина, одна ширина, одна толщина. И так буквально во всём. Куча мелких отличий, всё слишком ровное, прямое и гладкое. Даже брёвна, из которых сложен хлев, и те одинаковые вплоть до того, что у них одинаковые трещины, сколы и стёсанные сучки.
Бред! Бред! Бред! Юрий, словно пьяный в доску, вышел из хлева, едва не вывалился во двор. Овцы недовольно заблеяли, но Юрий лишь врезал кулаком по морде самой недовольной из них. Мир перед глазами не просто рябит, а идёт волнами. Кажется, будто хлев, забор и дом раскачиваются на ветру. Как? Как это возможно? Да и зачем?
