Убедившись, что Марина прониклась серьезность момента, и в ключевой момент не замедлит с появлением, Серафима приоткрыла дверь и, с неожиданной для ее мощного тела грацией, скользнула внутрь квартиры. Бывшее исчадье в моем теле осталось в тамбуре и, как научила начальница, шепотом начало размеренный отсчет секунд.
— И раз, и два, и три…
За дверью послышался грохот, сопровождаемый испуганным визгом Серафимы. Это мракобесие продлилось секунды три, и снова внутри все стихло.
— …и восемь, и девять, и десять, — ни разу не сбившись, спокойно закончила отсчет Марина и, призвав копье, шагнула в повторно открытую дверь.
Через секунду бывшее исчадье бесшумно переместилось на порог гостиной, где моему взору открылась картина нешуточного разгрома. Опрокинутый шкаф, с грудами вывалившихся с полок книг, громоздился на покосившемся, из-за сломанной ножки, столе. Отброшенный от стены перевернутый диван лежал в середине комнаты, и от его почерневшей местами обивки к потолку поднимался вонючий сизый дым. Скрючившаяся в позе эмбриона Серафима обнаружилась в дальнем от входа углу. Женщину окутывало плотное облако белесого тумана, от контакта с которым почернели и местами облезли до штукатурки обои вокруг пленницы. Судя по тому, как судорожно ее колотило в белом мареве, сейчас Серафиме было очень хреново. А напротив своей жертвы, сразу за диваном, возвышаясь практически до самого потолка, стоял жуткий уродец, с тонким, как швабра туловищем, без рук, но на трех ногах, и со здоровенной, как переспелый арбуз, башкой, непонятно каким чудом удерживающейся так высоко на столь тщедушном теле. Пленивший Серафиму туман струился из раззявленной клыкастой пасти чудовища, и впрямь очень похоже имитируя процесс выдыхания курильщиком табачного дыма.
Привлекая к себе внимание, Марина чиркнула копьем по деревянному дверному косяку, и высокая тварь среагировала на звук за спиной быстрее пули.
Я даже не уловил момента ее поворота. Вот только что курильщик стоял к нам спиной, и — бац! — он уже с лютой ненавистью пялится на нас щелями угольно-черных, без намека на белок, глаз. А вырывающийся из широкой безгубой пасти белесый вихрь с головой накрывает только-только начавшую разворачиваться Марину.
Тут же жгучая, как кипяток, волна боли захлестнула мой разум. В глаза будто воткнули по раскаленной спице, и я ослеп.
Серафима — гадина! — как же подло ты нас обманула. Ведь, наверняка, знала, что мое тело физически не способно сбежать от столь стремительного противника.
Спасаясь от кислотного тумана, я скакнул в сторону (в тот момент тело вдруг снова начало слушаться моих команд, но это я осознал уже потом, а тогда мне было на это плевать, я лишь отчаянно пытался выжить в кромешном аду), врезался во что-то типа очередного книжного шкафа, но даже не почувствовал боль от удара, потому как боль эта оказалась сущим пустяком, на фоне намертво прилепившегося к телу кокона кислотной БОЛИ.
Вслепую заметавшись из стороны в сторону, я о что-то то и дело ударялся, что-то сшибал, и в какой-то момент вдруг оказался на краю обрыва. Не устояв на ногах, через мгновенье рухнул в многометровую яму, которой, разумеется, никак не могло оказаться в квартире современной многоэтажки.
— Нет! Стоять! Нельзя! — ударил по ушам отчаянный крик Серафимы, когда я летел вниз.
Усиленный болевом шоком удар о твердый, как камень, пол меня доконал, и, потеряв сознание, я наконец отключился от адского трэша.
Глава 26
Мое возвращение в реальность было ужасно.
Все тело горело огнем, будто я очутился в сауне, разогретой градусов до двухсот, и немедленно выскочить (вернее, в теперешнем своем состоянии, скорее, выползти) из этой адовой жаровни не было ни малейшей возможности, потому как беспрерывно слезящиеся глаза, вместо помещения и окружающих предметов, различали вокруг лишь расплывчатые пятна, в узком спектре мрачных тонов от светло-серых до чернильно-черных. Оставаясь практически слепым, я банально не видел выхода из окружающей душегубки.
С губ, помимо воли, сорвался мучительный стон. Ответом на который тут же стало сердитое шипенье союзницы:
Тццссс!
Где я? — послал мысленный запрос Марине, принимая правила игры.
В убежище, — раздался в голове лаконичный ответ усталым женским голосом.
Меня Серафима что ли на горбу притащила? Нифига не помню. Че вообще дальше-то было, после того как я отрубился? И почему здесь вдруг стало так просторно? — продолжил я задавать вопросы.
Ты не понял, Сергей. Ты сейчас не в убежище толстухи, а в убежище курильщика, — огорошила союзница.
От шокирующей новости я даже забыл о боли и, рывком оторвав спину от пола, прохрипел вслух:
— Как это курильщика?
Тццссс! — тут же снова рассерженной кошкой зашипела Марина. — Ночь на дворе. По дому исчадья бродят. Хочешь, чтоб нас тут застукали?..
Где-то снаружи вдруг раздался треск ломаемой двери.
Все, млять, пипец, накликал гостя дорогого… Сейчас сиди тихо, как мышь! И даже думать ни о чем не смей!
Марина замолчала. У меня же от стресса вдруг на несколько секунд прояснилось зрение, и я обнаружил себя сидящим внутри довольно просторного бочкоподобного сооружения, с сиреневыми стенами из непонятного гладкого, как кожа, но твердого, как камень, материала. А через единственный наружный выход отсюда открывался роскошный панорамный вид на залитую лунным светом знакомую разгромленную гостиную.
Я увидел, как на порог комнаты из тьмы коридора бесшумно вынырнул темноволосый парень, примерно моих лет, с черными в ночи потеками свежепролитой крови на обнаженном теле.
По-птичьи скосив голову набок, исчадье замерло на пару секунд на месте, к чему-то явно прислушиваясь. Потом крадущейся походкой незваный гость скользнул внутрь гостиной, и его загоревшиеся в ночи, как угли костра, глаза стали неспешно осматривать каждый уголок комнату. Что-то мне подсказывало, что сейчас этому пронзительному взгляду чудовища в человеческом обличии было доступно содержимое даже закрытых шкафов.
Когда огненные глаза исчадья добрались до моего смотрового окна, я невольно зажмурился, в ожидании неминуемого разоблачения.
Но прошла секунда, другая…
Все, можешь выдыхать. Он ушел, — раздался в голове голос Марины.
И только после ее слов я заметил, что сидел все это время, с момента обнаружения на пороге гостиной исчадья, затаив дыханье.
Беззвучно выдохнул, и так же плавно вздохнул.
Что, проняло? — хмыкнула союзница. — А ты молодец, не дрогнул, справился.
Я снова распахнул глаза. Но, увы, увидел опять лишь смутные серо-черные пятна.
Исчадье уже далеко, можно разговаривать. Но только мысленно, разумеется, — подбодрила Марина.
Почему исчадье меня не тронул? Он же глядел прямо на меня? — я тут же отправил в ответку мучивший меня вопрос.
Он не мог увидеть тебя в этом убежище даже пристальным взглядом. Только если б ты раскрыл свое присутствие каким-нибудь шумом или сильным эмоциональным выплеском. Но ты затаился и, не шелохнувшись, досидел до конца.
После объяснения союзницы страх окончательно развеялся, и тут же снова навалилась лютая боль. Стиснув зубы, я кое-как переместил руку с кольцом под мышку и, ощутив побежавшие по спине ледяные струи пота, стал ждать избавления от лютого жара. В углу на периферии зрения появился таймер обратного отсчета, и секунды на нем размеренно побежали вспять:
01:35:20… 01:35:19… 01:35:18…
Болезненные ощущения в теле поначалу ожидаемо снизились, но через короткое время, несмотря на продолжающееся действие Целебного пота, утихший было жар начинал по новой набирать обороты.
Это бесполезно. Пока ты в отключке был, у меня лечилка эта всю энергию вытянула, но за три часа так с кислотными ожогами и не справилась, — неожиданно прокомментировала происходящее Марина. — Поверхностные раны и пузыри пот вроде затянул. Но чертова кислота, похоже, проникла глубоко вглубь тканей. А чтоб исцелить и глубинные болячки, у лечилки, увы, похоже не хватает мощи.
