НИИ ИМ. СКЛИФОСОВСКОГО
А чуть ниже, мельче, написано:
Соколов Алексей Владимирович
Хирург-травматолог
Врач бросает на меня равнодушный взгляд. Садится на стул. Утыкается в медпланшет. Палец скользит по экрану. Он листает страницы. Вскоре хирург поднимает глаза. Глядит куда-то сквозь меня, на показания приборов у изголовья эргокушетки. Снова утыкается в планшет. С надеждой смотрю на врача. Таня тоже. Проходит минута. Наконец, я решаюсь.
— Алексей… Владимирович… — мой голос дрожит от волнения, — я смогу дальше работать?
Вопрос повисает в воздухе. Врач поправляет очки. Качает головой. Отвечает, как харкает:
— Нет.
Слово звучит, как приговор.
— Смотрите.
Хирург подносит к моему лицу планшет. На экране вращается трёхмерный рентгеновский снимок.
— Видно?
Я киваю.
Хирург, ведя пальцем по экрану планшета, увеличивает снимок.
— У вас раздроблены пальцы. Открытые переломы запястий. Восстановление займёт месяцы, а ваша страховка не покроет всех расходов.
Я почти не слышу его. На меня словно рушится потолок.
Ещё одна просрочка по кредиту и нам понизят социальный рейтинг до пятого уровня. Дело передадут банку. Платить нам нечем. Занять не у кого. Системав банке сделает пометку в ячейке. А дальше — суд, отзыв документов, коллекторы отберут квартиру и её выставят на торги.
Тупо утыкаюсь в вирпанель, которая висит на стене. Тонкая прозрачная плёнка, размером с ТВ-панель в 42 дюйма, раскатанная по пластику бокса. Их продают в магазинах в рулонах, как обои. Отрезаешь, сколько тебе надо, и оплачиваешь. Можно хоть всю стену залепить.
На панели стоит 3D заставка — лес с деревьями, покрытыми зелёной листвой. Лес сменяется на голубое озеро, потом на водопад, затем на поле, заросшее цветами. Так и хочется сказать, а теперь звучит расслабляющая музыка, думайте о хорошем. Психотерапия, мать её!
— Включи… — тихо говорю я жене.
— Что именно? — спрашивает Таня.
— Всё равно, пусть бубнит.
— Пятый канал! — произносит жена.
Обои на панели пропадают и, на экране появляется федеральный выпуск новостей.
Ведущая модельной внешности, с выразительными скулами, ярко-голубыми глазами и гладко зачёсанными назад каштановыми волосами, что-то говорит на фоне панорамы Москвы. Я её не слушаю.
С тех пор, как на телевиденье живых людей заменили на голограммы синтетиков, все они там стали на одно лицо. Зрители сами выбирают модель, которую они больше всего хотят увидеть на экране. Голосуют за шаблоны, которые листают на экранах своих мобов, а дальше, нейросеть подбирает образ, набравший большее число лайков. Дурдом, правда? Выпуск прерывает реклама.
Показывают моддеров — людей с киберпротезами. Они добровольно ампутировали себе конечности для установки навороченных и модных имплантов. Сейчас, такая фишка. Безмодов ты — лузер и, чем круче и дороже модификация, тем больше понтов.
Я ещё помню время, когда люди влезали в неподъёмные кредиты и покупали себе пафосные мобильники с изображением надкусанного яблока на корпусе. Хвастались ими, или гнались за самой последней моделью, разбивая палатки и ночуя у салонов сотовой связи. За 25 лет ни хрена не изменилось. Люди, — всё те же дикари, сменились только игрушки.
С экрана панели звучит слоган.
РосБионика — сделай себя лучше!
Облизываю пересохшие губы. А что, это — мысль. Перевожу взгляд на побледневшую Таню. Затем на врача. Спрашиваю:
— А если мне поставить бионические руки, страховки хватит?
Хирург задумывается. Подносит планшет к моей голове. Включает чипсканер. Задаёт стандартный вопрос:
— Доступ к ячейке разрешаете?
— Да, — медленно отвечаю я, так, чтобы система распознала мой голос, — подтверждаю, что я — Глеб Титов.
Врач продолжает:
— Тогда смотрите в экран, чтобы ваше лицо оказалось в овале.
На экране планшета появляется контур, который должен совпасть с моей физиономией. Овал подстраивается под размеры лица.
— Готовы? — спрашивает врач.
— Угу, — мычу я.
— Тогда моргните.
Я моргаю. Получается унылое селфи и срабатывает биометрия. На экране планшета появляется надпись:
Гражданин номер 96439077ГТ81907114 идентифицирован.
Доступ к ячейке открыт.
Хирург убирает планшет от моего лица. Смотрит на экран. Заметно оживляется.
— Да, вполне хватит. А если добавить ещё 10000 кредитов в рассрочку, то можно подобрать неплохую модель с усиленными сервоприводами и имплант-аккумулятором повышенной ёмкости. Будет удобно носить и работать. Хотите?
Я лихорадочно думаю. Вот падла! Он втюхивает мне допы. Думаю, что ему с этого капает хороший процент, а иначе, зачем он ко мне приперся? Сами подумайте, сколько в Склифе лежит больных в хирургическом отделении? А сейчас, проще и дешевле отрезать себе ногу и поставить бионическую, распечатанную на 3D принтере, чем долго лечиться и потом ходить на своих двоих.
Натуральные органы могут позволить себе только богатые. Остальным — китайское искусственное барахло. Для того и банк человеческих запчастей создан. Каждый может подзаработать — продать почку, печень, роговицу, сдать кровь или спинно-мозговую жидкость.
С тех пор, как био3Dпринтеры стали доступны и упали в цене, в Азии штампуют кибер-конечности, суставы, мышцы, сердца, почки, печень, точно пекут пирожки. Китайцы, японцы и корейцы весь мир ими завалили. Выхода нет.
— Д…а… — тяну я, — смотрю на руки. — Замените их!
— Глеб! Нет!..
Крик жены бьёт по ушам.
— Таня! — я выдавливаю улыбку. — Это — только апгрейд.
По щекам Тани текут слёзы. Врач смотрит на неё, как на капризного ребёнка, знаете, с таким пренебрежением и брезгливостью. Хирург поднимается. Направляется к выходу из бокса. Останавливается у занавеси. Поворачивает голову. Смотрит на меня.
— Мы, договорились? Не передумаете?
— Нет! — отрезаю я.
— Тогда, — врач выдавливает из себя улыбку, — я ставлю вас в список и подготовлю все необходимые документы.
Он раздвигает пластик бокса.
— А… — окликаю его я, — когда, — я смотрю на руки, — сделаете?
— Скоро!
Врач уходит.
Таня гладит меня по лбу.
— Глебушка, — плачет она, — зачем? Справимся! Мне вот на работе премию обещали и ещё…
— Таня! — рявкаю я. — Ты прекрасно знаешь в какой мы жопе! Если я не выйду на работу через две недели, мы в пролёте! А они… — я поднимаю руки, смотрю на них, — просто отслужили своё. Надо идти дальше. Мы ещё легко отделались. Серёга вон, вообще погиб.
Таня утирает слёзы. Мотает головой. Я понимаю, что, сейчас, её бесполезно уговаривать.
— Ты голодная? — я резко меняю тему разговора.
— Нет.
— А я есть очень хочу, — вру я, — дойди до столовки, возьми мне, что-нибудь, или у врача спроси. Должны же они здесь бесплатно кормить!
Таня кивает. Поднимается, уходит из бокса. Я погружаюсь в биогель по подбородок. Так легче, и меньше болят руки. Ощущение, как будто лежишь на спине в воде. Только утонуть нельзя. Если бы не трубки отвода жизнедеятельности организма, эффект был бы полным. Они, как две пуповины, связывают меня с помпой откачки. Думаю, что делать дальше.
Пока Таня ходит туда-сюда, решаю притвориться, что уснул. Мне нужно побыть в одиночестве. Закрываю глаза. Представляю, что меня несет река. Тепло, хорошо. Расслабляюсь.
Слышу, как в бокс входит Таня. Она стоит, смотрит на меня. Наконец, решается тихо окликнуть:
— Глеееб… Ты чего, спишь? А?
Я заставляю себя не улыбнуться. Лежу, как мертвый. Дышу глубоко и размеренно, даже делаю вид, что посапываю.
Таня склоняется надо мной. Чувствую, как она долго смотрит на меня. Затем садится. Значит, не уйдёт. Ладно. Продолжаю лежать, вот только, так не думается.
Проходит минут пять. Десять. Пятнадцать. А может, мне это только кажется? Слышу, как Таня часто дышит. Значит, она уснула. Она часто спит с открытым ртом. Даже на боку. Разметает волосы по подушке и сопит, тихо-тихо, как кошка, пригревшись на солнце.
