Да еще и с грибами, в которых Настя опознала «боровики», точь-в-точь как те, которые были на старой Земле. Причем их было здесь невероятно много, то, что наши предки называли «косой коси».
— Сюда бы девчонок из Сватбурга, — вздыхала она, глядя на это изобилие. — Собрать бы, да засушить.
— Возьми, нарви и в крепость отвези, — посоветовала ей Фрэн, собиравшая сушняк для костра. — Кто тебе мешает?
— Прочервивеют, — печально ответила ей Настя, поднимая с земли приличных размеров сухую лесину. — Не довезем. Их надо сразу чистить и на веревочку нанизывать, а потом сушиться вешать. А так…
Работа кипела до темноты — одни деревья рубили, другие их носили, а третьи — пилили, для этого дела мы распатронили тюк с закупленными инструментами. Финальную точку ставил Ювелир, лихо орудуя колуном и превращавший чурки в потенциальное топливо. Я было попросил у него дать мне тоже расколоть один кругляш, но успеха не достиг — лезвие топора застряло в сырой древесине, не желая двигаться ни туда, ни обратно. Вот же, это тоже, оказывается, целая наука. А у Ювелира они раскалываются как миленькие.
В этом процессе не участвовали только двое — Одессит, отказавшийся покидать «Василек» и сейчас спящий, поскольку ночью он решил сам нести на нем вахту, и Марика, которая до пробуждения нашего капитана согласилась побыть часовым у плавсредств. Впрочем, на темное время я все равно одного Одессита дежурить не оставлю, поставлю корме него еще одного часового, от греха. Безопасности много не бывает.
Когда стемнело, на травке красовалась приличных размеров поленница, которую зевающий Одессит, все-таки соблаговоливший ступить на землю, милостиво одобрил.
— Им бы таки подсохнуть, — не удержался от замечания он. — Нет, отцы-командиры, вы как хотите, а надо делать отдельный склад для топлива моей «ласточки».
— Кого? — одновременно спросили Фира и Фрэн.
— Ну, то она для вас, прости господи, «Василек», — язвительно ответил им Одессит. — А для меня — «ласточка». Это не имя собственное, это я ее так любовно зову.
— Совсем сбрендил, — печально констатировала Марика. — Вот такая у него любовь. Ладно, давайте уху есть, вроде она готова.
Из котла, висящего над костром, и вправду валил аппетитный пар.
— Это разве уха? — Одессит залез ложкой в варево, зачерпнул, аппетитно подул на нее и отправил в рот. — Ну да, перец есть и соли в меру, но вот где картошечка? И еще туда стопочку водки надо было влить.
— Пошел вон! — не выдержала Марика, которая нынче была за повара. Она вообще не терпела, когда ее кто-то критиковал, особенно в тех областях, которые ей удавались. — Кто-то сегодня несет вахту на пустой желудок!
— Чего, чего? — перепугался горе-дегустатор. — Что вы такая нервная, милая дама? Холоднокровней! Я же сказал — божественно, перца и соли в меру, такое мало кому удается сделать, всякий раз — или переперчат, или недосолят. А вы соблюли пропорции! А что до картошечки и водки — так они все только портят.
— В последний раз ты ел уху, которую варила Фрау, — заметила Настя, протирая свою ложку краем майки. — Я непременно ей передам твои слова, уверена, что она их оценит по достоинству.
— Вот до чего вы, женщины, мстительны и нетерпимы к чужим ошибкам, — патетично изрек Одессит. — Ну, оговорился человек, бывает. Нет же!
Надо нам на «Василек» несколько тарелок определить, из тех, что мы в бункере взяли. Не скажу, что зазорно по кругу из котла черпать, но это хорошо с кашами или чем-то таким. Супы удобнее все-таки каждому из своей тарелки есть.
Очень скоро ложки застучали по дну, а осетр превратился в кучку хрящей забавной формы.
— Вот интересно, а они на самом деле такими вкусными были? — спросила Фрэн, глядя в костер. — В смысле — осетры. Ну, на той, старой Земле?
— Не знаю, — пожал плечами я. — Там я их не едал ни разу, это было слишком дорогое для меня удовольствие. Марика, ты их пробовала?
Марика в той жизни была дочкой ну очень богатого человека, так что если кто и пробовал осетрину — так это она.
— Я белугу как-то ела, — ответила она, подбрасывая в костер хворост. — Она тоже из осетровых. Меня отец с собой на прием в посольство «Семи Халифатов» взял, вот там ее подавали. В Халифатах, по слухам, осталась единственная ферма, где их выращивали, в смысле — этих рыб, но они стоили столько, что даже мой папка не стал бы ради кулинарной забавы платить такие деньги. Тогда эту белугу на составные части разобрали минуты за две, одна голова осталась. Ну, и я ухватила кусочек.
— И чего — похожа на местную? — с интересом спросила Фрэн. — По вкусу?
— Не помню, — немного растерянно сказала Марика. — Серьезно. Вкус — это же не лицо человека и не цифры, он забывается. Помню, что было вкусно, а так, как сейчас, или как-то по-другому — не помню.
— Да какая разница, — сытым голосом сказал Ювелир. — Так, не так… Вкусно? Сытно? И хорошо, и ладно. Главное-то это.
— На самом деле мне ту Землю жалко, — Милена заметила наши гримасы, говорящие «Опять она за свое» и нахмурилась. — Да не проповедь я завела, я о другом. Просто представьте — там же когда-то было так, как здесь! Леса с деревьями, реки в которых можно было купаться, и в которых водилась рыба. Не просто рыба, а та, которую можно было есть! И всё ведь профукали! Сами люди — вот это всё!
— Человек — такая сволочь, что у него это просто, — подтвердил Одессит. — Ладно, я на «ласточку» пошел, буду ее стеречь. Ох, чую, не будет мне больше в этой жизни покоя, переселюсь я на причал из Сватбурга. Мне же не уснуть теперь, понимаешь, все будет казаться, что её вот-вот вражина угонит!
И он, сняв ботинки и закатав штаны, пошел в сторону реки. И еще прихватил длинную палку, он настоял на том, чтобы ему ее вырубили. Он ей в будущем собирался дно промерять, в случаях вроде сегодняшнего. Чтобы на мель не сесть.
— Вот так с ума и сходят, — со знанием дела заявила Фира. — Точно вам говорю.
— А я ему завидую, — неожиданно сказал Павлик. — Серьезно. У человека появилось дело, настоящее.
Мы с Голдом переглянулись, — было приятно убедиться в своей правоте.
— У людей, — громко сообщил я. — У него — и у тебя. С завтрашнего дня ты официально его помощник. Перенимай опыт, учись рулить… Или как там это называется? Управлять? Ну, неважно. В общем — ты с завтрашнего дня запасной рулевой, штурман и так далее. И на совесть учись, смотри у меня.
— Ура! — абсолютно искренне сообщил окружающим Павлик. — Ура-ура! Я теперь тоже буду «морским волком»!
— Скорее — речным, — подметила Марика и попросила его: — Только ты замашки одесситовы не впитывай, хорошо? Ты славный мальчик, не уподобляйся этому…
— Я все слышу, — донеслось до нас с реки. — И память у меня хорошая. Хотя — я со всем сказанным согласен. Павлуша, не тяни, иди сразу к дяде Жоре, поговорим о твоих обязанностях.
— Нет уж, — после этих слов я сразу заподозрил, что дядя Жора умудрился каким-то образом купить в Новом Вавилоне бутылочку с чем-то спиртосодержащим, и сейчас ему нужен собутыльник, а не собеседник. — Хотел дежурить — дежурь. Все, отбой по подразделению, кроме караульного. Ранго, твоя вахта первая, через три часа разбудишь Стакса, за ним, последним, дежурит Джебе.
В принципе я бы мог и сам подежурить — я днем хорошо придавил ухом, но, с другой стороны — не командирское это дело. Особенно, если подчиненных хватает. А я вон, полежу спокойно раз в кои-то веки, на бугорке, точнее — под ним, на звезды посмотрю. Очень они тут красивые.
Вскоре лагерь затих, только потрескивали дрова в костре, похрапывал Ювелир да что-то тихонько напевал себе под нос Ранго.
А вскоре, неожиданно для себя самого, уснул и я, похерив все надежды на созерцание небесных светил и размышления о вечном. Видно — требовал этого организм. Да и Настя, как обычно пристроившаяся рядом, уж очень уютно сопела носом.
Вот только нельзя сказать, что мне удалось уж очень долго поспать. Меня разбудили, судя по небу, которое только-только начало светлеть, часов через пять, причем совершенно бестактно тыкая в плечо.
— Ти-хо! — приложил палец к губам Павлик и огляделся. — Тихо!
— Что? — не подумал и возмущаться я — лицо у парня было встревоженное.
— В лесу, — он махнул в сторону березняка, где мы недавно махали топорами и пилами. — Там люди.
— Ты их видел? — подобрался я.
— Я их слышу, — потыкал пальцем в ухо Павлик. — Еле-еле, на грани звука. Они очень тихо переговариваются, я почти ничего не могу разобрать. И еще иногда что-то там брякает, наверное — оружие. Или амуниция. Днем я бы их вообще не услышал, просто сейчас ночь, звуки дальше разносятся.
Повезло нам, что мы ушастого Павлика с собой взяли. Нет, возможно, что мы и так бы отбились, но непременно были бы жертвы, ночной бой — дело такое. Тем более — внезапный. А особенно, если атакуешь не ты, а тебя.
