— Заткнись, бля, — Паладин замахнулся снова, отчего менестрель втянул голову в плечи, видимо, привыкший к такому обращению.
Все смотрели на Лёху, в зале повисла тишина.
— Говно какое-то играете, бля, — пробубнил Герой, и на всякий случай отобрал у барда инструмент. — Лабали бы чё до этого было, слова бы не сказал.
Какой-то другой бард начал спешно дудеть на флейте, третий его мелодию подхватил, и трактир вновь наполнился музыкой. Но без гитары. Гитару Лёха поставил рядом с собой, на всякий случай, и снова сел.
Пиво оказалось крепче, чем он ожидал. В таких кабаках обычно пиво бессовестно разбавляли, по крайней мере, в его родном Белозерске. Здесь до таких технологий то ли не дошли, то ли просто трактирщик следил за своей репутацией, но пиво оказалось отменным. Крепче, чем «Балтика 9». Лёха залпом осушил кружку, брякнул об стол и заказал ещё одну.
Трактирщик немедленно налил ещё, Лёха немедленно выпил. В голове приятно зашумело. Избранник Богини снова громко рыгнул и снова оглядел трактир. Ушибленный менестрель сидел в углу сцены со своими товарищами, которые старательно выводили незамысловатую мелодию, остальные посетители негромко общались между собой. Лёха почувствовал острое желание чего-нибудь отчебучить. Взгляд его упал на отобранную гитару.
Играть на гитаре Лёха любил, но почти не умел. Почти на каждой пьянке, где была гитара, Лёха непременно требовал сыграть ему дембельскую песню про чёрные сапоги, а если гитарист этой песни не знал, то в тот же момент получал по башке. Сам Лёха знал только «блатные» аккорды, баррэ ставить не умел, да и учиться не собирался. Ему хватало и так.
Герой повернулся поудобнее, взял гитару, провёл пальцами по струнам. Удивительно, но даже звук был точь-в-точь как у земных гитар. Хотя, даже если бы он отличался, Лёха бы не понял.
— Так бля, заткнулись, — прикрикнул он на местных бардов и снова провёл рукой по струнам, будто проверяя настройку.
Лёха откашлялся. Толстые пальцы медленно, один за другим, встали в нужную позицию.
— Сбивая чёрным сапого-о-о-м… — затянул он гнусаво, как его учили.
Учили его давно, ещё в армии, а практиковаться в игре он мог только на таких пьянках, и то не всегда, поэтому перед следующим аккордом пришлось остановиться и переставить пальцы точно так же, один за другим.
— С травы прозрачную росу-у-у… — пел Лёха, уверенный в своей неотразимости.
В уголке глаза выступила скупая мужская слеза, но Герой втянул её обратно.
— Наш караул идёт тропо-о-о-й… — продолжал он.
— Мужик, верни гитару! — раздался чей-то голос из зала.
— И каждый к своему посту-у-у…
По струнам Лёха бил невпопад, совсем не попадая в текст, но это его совершенно не смущало. Он играл свою любимую песню.
— И каждый думает о то-о-о-м… — Лёха внезапно остановился. — Бля, аккорд забыл. Так, чё там…
И на всякий случай начал песню заново, не обращая внимания на недовольные выкрики из зала.
Глава 10. Продолжение Дьявольски Противоестественных Нечеловеческих Ритуалов Игры На Гитаре
Песню про чёрные сапоги и девушку, что не дождалась пацана, Лёха всё-таки допел полностью, хоть и не с первого раза. В зале вздохнули с облегчением, когда Избранный взял последний аккорд, выдохнул, всхлипнул, шмыгнул носом, жадно присосался к кружке с пивом, и вроде бы закончил концерт. Но раз Лёха нашёл себе занятие по душе, то и бросать его так быстро он не собирался, поэтому поставил кружку обратно на стойку и снова взял аккорд.
Провёл пальцами по струнам, с важным видом прислушался, покрутил колки, совершенно не понимая, что делает.
— Ща, бля… Повеселее надо чё-нибудь… — пробубнил он.
Гитара жалобно стонала в его руках. Бард, у которого эту гитару отобрали, смотрел на это насилие со слезами на глазах, но не смел отвернуться.
— Уезжают в родные края! Дембеля, дембеля, дембеля! — заорал Лёха.
Песня была ощутимо быстрее предыдущей, и играть оказалось сложнее. Но Паладин Босоногой Богини был неумолим, словно робот-убийца в исполнении Арнольда Шварцнеггера, и продолжал играть, невзирая на все трудности, просьбы остановиться и кончающееся пиво.
— До свиданья, родной КПП! — продолжал Герой.
Петрович наконец оторвался от зерна и оглядел страдающих посетителей, равнодушного трактирщика, менестрелей, зажимающих уши в надежде избавиться от богомерзких песнопений Лёхи. Он заметил банку с монетами, что стояла у сцены. В куриные мозги пришла гениальная идея.
Хлопая крыльями, Петрович подбежал к музыкантам.
— Соберите ему денег, и он прекратит! — громким шёпотом сказал петух.
Лица менестрелей просветлели, они ринулись в зал, протягивая каждому банку для подаяний. Они шёпотом повторяли слова Петровича, и деньги потекли бурным потоком.
— На вокзале девчонка в слеза-а-а-х! — гнусаво вопил Лёха, вспоминая бурную молодость и героическую службу в стройбате.
Менестрели обошли весь зал и подошли к Герою, склонив головы в поклоне.
— Маэстро! — начал главный менестрель, в лиловом камзоле и берете с белым пером. — Примите этот скромный дар, что мы смогли собрать! Мы, барды, честно говорим, нам лучше не сыграть!
— Чё бля? — Лёха остановил игру и почесал затылок.
Банка изрядно потяжелела от золота и серебра.
— Бери деньги и валим отсюда, — Петрович вскочил на барную стойку и зашептал ему на ухо.
Трактирщик хотел было прогнать петуха тряпкой, но Петрович зыркнул на него так, что всем стало ясно — подобного обращения он не потерпит.
— А, да, без базару, — Лёха расплылся в улыбке и забрал деньги вместе с банкой.
— Изволите гитару? — ушибленный бард протянул руки к инструменту.
— Да забирай, жалко мне что ли, — хмыкнул Герой.
Бард прижал гитару к себе, словно величайшее сокровище, и ускользнул в угол, едва сдерживая рыдания.
— Такого выступления и мне не повторить! — главный менестрель явно сочинял на ходу. — У вас есть, юноша, талант, чего тут говорить!
Лёха рылся в банке, не обращая на него никакого внимания.
— Пошли отсюда, — зашипел Петрович.
Паладин бросил несколько монет на барную стойку, особо не разбираясь в номинале, но по глазам трактирщика понял, что получилось чересчур щедро. Монеты исчезли в ловких руках подобострастно улыбающегося бармена.
— Ещё, быть может, чего-нибудь? На дорожку? Или с собой? — оживился он.
— Не, нахер, — бросил Лёха. — Петрович, пошли.
Сытые и чрезвычайно довольные, они вышли на улицу, не обращая внимания на вздохи облегчения, провожающие их в дорогу. На улице уже почти стемнело, солнце быстро укатывалось на запад, поднималась бледная крутобокая луна.
Лёха снова почесал бритую голову, Петрович крутился у него в ногах, приплясывая от нетерпения.
— Пошли, пошли, — бормотал петух, явственно ощущая опасность.
Ещё бы, после такого выступления они наверняка заработали не только полную банку монет, но и непримиримых врагов в лице менестрелей и их покровителей. Да и светить такую кучу денег при всём народе было совершенно глупо, и этим Лёха наверняка привлёк жадных до чужой добычи грабителей.
— Ты чё моросишь, Петрович, — благодушно произнёс Герой. — Ссышься кого?
— Я бы предпочёл сказать, что я опасаюсь, — ответил петух. — Мало ли кто в той таверне нас видел. И деньги видел.
Лёха рассмеялся.
— Да не ссы, петушара, — хохотнул Избранный. — У меня вон, топор есть.
— Поэтому я и боюсь! А ещё уже почти ночь!
— Бля, и правда. Надо бы заночевать где-нибудь, — хмыкнул Паладин. — Ну-ка, пошли.
Он развернулся и снова вошёл в трактир. Петрович с возмущённым кудахтаньем забежал следом.
Музыка и смех замолкли вновь.
— Забыли чего, милсдарь монах? — раздался чей-то голос из зала, но его быстро заставили замолчать жестами и шиканьем.
— Чё эт он меня монахом назвал? — тихо спросил Лёха у своего питомца.
— Понятия не имею, — ответил петух.
Лёха прошёл прямо к барной стойке, каждый его шаг раздавался гулким шлепком в повисшей тишине.
