До сих пор не знаю, как Зарге удалось совладать с новосотворенной хиссой, когда жажда твари особенно сильна, а энергия всеразрушительна. В тот момент, когда палатка взметнулась в воздух с легкостью воздушного змея, я все-таки захлебнулась в реке, и сознание померкло. Тоже милостью богини. Под водой я могла обойтись без воздуха, благодаря несложному заклинанию. На час еще хватило бы сил его поддерживать. Но Лойт приняла мою клятву и поцеловала, разрушая мои неумелые заклинания и даруя новые.
Разумеется, ни слова о богине я не сказала Дьяру.
Как спаслась? Нашла нож, не замеченный стражницами в лужах крови (богиня подсветила мне его лунным блеском). Не до меня уже было демоницам. Так они были потрясены, когда заглянули в яму, образовавшуюся на месте боя Зарги и хиссы. Мощная, как дракон, тварь лежала с переломанным позвоночником, а принцесса в боевой ипостаси, с мутными от бешенства и крови глазами, продолжала ее ломать.
Потом ненасытная Зарга отпраздновала победу в новой палатке, заставляя меня ей прислуживать. Я, гордячка, не хотела. Она когтями мою кожу со спины спускала живописными полосками. Издеваясь, подпалила факелом мою светлую, еще тощую косичку – красу и гордость лунных дев. Я только расхохоталась. Сельо единственный раз стригут волосы: когда кладут на алтарь богини, жертвуя ей свою врожденную силу и принимая ее божественную лунную магию. Так завершилось мое посвящение, о котором знали только я и сама Лойт.
Я была еще слишком мала, чтобы как следует порадовать изощренную в пытках звериную душу Зарги, и она ночью уморила еще одного пленного оборотня. Запытала в постели. Стражницы по ее приказу заставляли меня смотреть на этот ужас. Хоть я и отворачивалась, и глаза закатывала, но увидела достаточно отвратительного. Боги, как же я их всех ненавидела! До сих пор трясет.
Бежала я с помощью богини, навеявшей чары на принцессу и ее свиту. Повезло: ночь была безоблачной, и луна светила в полную силу. Я сломала ножом запор и выскользнула из своей клетки, так же освободила последнего оставшегося в живых волколака. Он меня и вывез к нашим в Серые Холмы.
И конечно, я не стала рассказывать Дьяру, как я напоследок поиздевалась над его сестрой. Наверняка он давно уже наслышан о том случае. А теперь понял, кто за одну ночь вырастил на его сестрице и ее свите многометровые волосы во всех местах и связал их друг с другом в самых неприличных позах. Я придала и без того жестким волосам демониц крепость и тяжесть железных цепей. У них один выход оставался – побриться налысо. Топором. А на голую Заргу еще и натуральную свинью сверху положила. Оборотень помог мне доволочь усыпленного мной хряка из ближайшего селения.
Детская месть, да. Но я и была тогда ребенком. Оборотень, помнится, предлагал попросту перегрызть горло всем демоницам. Жаль, богиня запретила. До сих пор жаль. Я тогда еще не усвоила главное правило воина: не оставляй врага в живых, если не можешь использовать его жизнь во благо.
Глава 6
Легенда номер один
За время моего рассказа Дьяр незаметно переместился и теперь сидел напротив, держал мои ладони и успокаивающе поглаживал. Я с головой ушла в воспоминания, не сразу заметила. Очнулась, когда он добычу поднес к губам и поцеловал кончики пальцев.
– Она тебя больше не тронет, Лика. Никогда! – Синие глаза сверкнули еле сдерживаемым гневом. – Я позабочусь.
Я вырвала ладони и отвернулась, процедив:
– Я сама об этом позабочусь. И ты тоже меня не трогай, отойди подальше. Вы с ней одинаковые.
– Не одинаковые. Совсем.
– Тебе напомнить о том, как появилась на моем теле уродливая печать? Чем ты лучше своей сестры? Оба наслаждаетесь чужой болью и унижением. Оставь меня в покое.
Он хотел возразить, но тяжело вздохнул и поднялся.
– Хорошо, я оставлю. Ненадолго. И скоро вернусь. А чтобы ты не сбежала… – он прошел к двери, распахнул и крикнул в пустоту темного зала: – Госпожа Кикерис!
Не успела я подумать, к кому обращение, как мигом явилась старая кастелянша, словно тут же, под дверью, и караулила. Глянула на меня бесцветными глазками, на принца.
– Чего надоть?
– Не будете ли вы столь любезны…
– Ой, да не разводи ты политесов, Дьярушка. Вижу уже: девку никуда не пущать, травками отпоить. Зелье-то любовное эта волосатая мерзость, Шу проклятущая, еще не все вылакала, не успела, так могу и его притащить, коли надо.
– Не надо! – на удивление единодушно высказались мы с принцем.
А тот еще присовокупил какое-то непонятное мне шипение, которое ведьма вполне поняла и часто-часто закивала нечесаной седой головой.
Но, несмотря на кивки, заявила вдруг:
– А я говорю – надо! Обоим! Дураки потому что! Оба! Всех вас насквозь вижу. Ты так с колыбели ушибленный, и наследственность у тебя дурная, уж я-то знаю, еще деда твоего в люльке качала. А вот она, – старуха ткнула узловатым коричневым пальцем, – так и вовсе сбрендила, в старых девах до смерти ходить решила, дурища. Даже не думай, что тебе это удастся. И на мать твою, тоже бестолочь еще ту, управу найду, доберусь. Ишь, красу такую в монастырь упечь решила!
– Как интересно! – прищурился на меня принц.
– А ты иди давай, куда шел, нечего тут без толку ошиваться, когда дел государственных полно! – напустилась на него бесстрашная бабка.
Дьяр совсем не разозлился, ласково улыбнулся старухе, завернулся в крылья и был таков. А я осталась ведьме на растерзание.
– Ну-с, краса ненаглядная, приступим! – потерла она сморщенные ладошки и засучила рукава.
Я вжалась в стенку.
– К чему?
– К лечению, деточка. Мозги тебе вправлять будем, за ребра потом примемся. А то сокол-то наш ясный сейчас быстрехонько вернется. Да и остальные вот-вот заявятся, чую. Пока-то я девок твоих прогнала вон. Не выдержали они моих птичек заклятых, к мальчикам спасаться снова побежали. Вот и воспользуемся паузой. Слышь, как тихо?
Действительно. Никто не каркает истошно на крыше, не стучит клювом на балконе, не подвывает в залах, завернувшись в простыню и изображая привидение. Благодать.
Бабка, сдвинув валявшиеся учебники, уселась на стол, нога на ногу, вытащила из кармана передника клубок со спицами, точно такими же, как у моей старой няни Раганы, и зачем-то обнюхала кончик холодного и острого оружия. Наверняка ядом смазан.
– Ну-с, жрица недоделанная, признавайся чистосердечно, что тебе богиня Лойт велела тут сделать, зачем тебя сюда заслала? – прищурилась ведьма.
Я скрестила руки на груди. И под пытками не скажу. Мне не жалко, но с какой стати первой встречной ведьме докладываться?
– А с чего вы взяли…
– Не юли, юла, уж больно юна, юлить не переюлить! – строго глянула Кикируся, постучав по столу спицей, как указкой. Ткнула в мою сторону. – Видишь, на чем сидишь?
– На койке.
– На простыне! – уточнила кастелянша. – А на ней что стоит?
– Не что, а кто. И не стоит, а сидит. Я.
– Штамп на ней стоит, блондинка урожденная! А штампы кто ставит? Я! А я кто?
– Ведьма! – обиделась я за блондинку.
– Правильно, – ехидненько ухмыльнулась старая карга. – Так вот, милая, по секрету скажу, а секрет тот камнем на язык ляжет, придавит и не выпорхнет… – пробормотала она заклятие так быстро, что я не успела сплести отвращающее. Кикируся довольно фыркнула, заметив мои потуги. – Молода еще со мной тягаться, но попытка похвальная. А секрет таков, девонька. Штампики-то эти заговоренные. Я через них не токмо обо всех знаю, кто на простынки ляжет, но и сны их ведаю, и мысли. А уж твои, краса наша лунная, лучик засланный, и подавно.
Я струхнула на долю мига, сердце екнуло, руки дрогнули, но тут, слава Лойт, поняла, что древняя мегера попросту блефует. Улыбнулась спокойно:
– Так зачем тогда спрашивать, госпожа Кикерис? Если уж и мысли мои читаете, то уже все-все обо мне знаете.
Ведьма поскребла кончиком спицы крючковатый нос, вздохнула:
– Вот молодежь пошла сообразительная, на испуг не ведется. Ну, ладно уж. Мыслей не читаю, хотя сны подчас и могу видеть. А в твоих, милая, и мать твоя являлась, и богиня, и Зарга, змеюка наша подколодная, тебя в кошмарах мучает.
– Не надо, пожалуйста, – дрогнула я.
– Надо, милая. Тут выговориться надо и забыть. Но ты ведь не мстить сюда пришла, Аэлика, отомстила ты уже гадюке-то нашей, видать, хорошенько, ежели она до сих пор ядом исходит. Ты по душу мальчика моего послана, так ведь? А он мне дороже родного внука-правнука. Дьярушку я твоей богине не отдам никогда.
Я качнула головой:
– Нет. Спицей в небо.
– Ась?
– Не угадали, говорю. Не нужен он богине.
– Вот и я думаю: кабы убить приказано, так уж ты попыталась бы. А если за сердцем его пришла, так тоже кочевряжиться нечего. Да и на кой тогда тебе в Академию-то переться? Затесалась бы среди невест, аккурат в те дни был ежегодный парад девиц. И опять впустую, – пригорюнилась она.
– Я послана учиться темной магии.
– Будет врать-то! Зачем она тебе? Нешто своей мало? Ты, вон, даже крылья зашила, сердечная. И чтоб такие жертвы, да ради учебы? Не верю!
