Граф догнал меня первым. Глаза его горели возбуждением.
– А вы азартны, Ада, – весело воскликнул он. – Неожиданно. Не подозревал, что в вас бурлят такие страсти.
– Вы мало что знаете обо мне, Онорат, – рассмеялась в ответ и снова пришпорила Стремительного.
– Тем больше я хочу узнать вас, прелестнейшая, – крикнул мне вслед молодой человек и помчал следом.
Папенька отстал от нас. Он единственный из нас троих, кто не получил должного удовольствия от скачки. Мэтр Ламбер ворчал и досадовал на нашу молодость.
– Ах, папенька, вы так говорите, словно сами не были молоды, – упрекнула я его с улыбкой.
– В том-то и дело, дитя, был! – ответил папенька. – А теперь мои кости не готовы трястись в седле, им привычней, когда я сижу в удобном кресле.
А вечером нас ждал обещанный театр. С той лишь разницей, что актерами были мы сами. Это оказалось так увлекательно! Графиня подобрала любопытную сценку, где нашлись роли ей, Онорату и мне. Папенька с матушкой наслаждались действием «из зала». Сначала мы закрылись втроем и репетировали. Хитрая женщина взяла на себя роль богини, а нам достались роли двух влюбленных, которые поссорились, а богиня вновь свела их вместе и повенчала. Я ужасно смущалась вначале. Но потом графиня уговорила меня, что это всего лишь роль, и я с неожиданной легкостью увлеклась игрой.
Горничная принесла венок, который мне надели на голову. Графа замотали в ткань на манер древних мужских одежд. Так же облачилась и его матушка, надев еще на голову богатую диадему.
– У вас отлично получается, Ада, – подбодрил меня Онорат.
– Я ужасно волнуюсь, – призналась я.
– Я рядом и всегда помогу вам, – шепнул мужчина, целуя мне руку.
Смутившись, я потупилась, но руку не отняла. Так мы и вышли на импровизированную сцену. Занавес, устроенный из штор, снятых в гостиной, открыли, и сценка началась. Было заметно, что такие домашние представления для молодого графа и его матери не новы, они держались уверенно. Я же сначала стеснялась и говорила тихо, особенно теряясь, когда наши с Оноратом руки встречались. Но и я все-таки сумела расслабиться, видя улыбки родителей, и в конце, когда мы с графом стояли на коленях перед богиней, лицом друг к другу, и наши пальцы сплелись, я даже не опустила глаз. Это было сродни волшебству, в которое я погрузилась. И когда лицо Онората стало неожиданно близко, я даже не отпрянула. Но громкий крик матушки «Браво!» привел меня в чувство.
Я сразу смутилась – и волшебство закончилось. Но до того момента, пока мы не разошлись по спальням, еще долго обсуждали нашу сценку и хвалили больше всего меня. Под впечатлением от увиденного матушка села за рояль и исполнила несколько лирических романсов. Голос у мадам Ламбер был дивным, у меня так красиво петь не получалось, что являлось причиной некоторой зависти.
– Дульчина, да вы просто чудесно поете! – воскликнула графиня, вставая рядом с инструментом. – Споемте дуэтом.
У графини Набарро оказался приятный, низкий, хорошо поставленный голос. Заслушавшись, я упустила момент, когда граф оказался совсем рядом, и очнулась только тогда, когда он начал целовать мои пальцы, пользуясь тем, что нас никто не видит.
– Онорат, – прошептала я, освобождая руку из захвата, – что вы? Нас же могут увидеть.
– Простите, – на его лице мелькнула тень досады. – Это был великолепнейший день, я… увлекся.
– Да, день был замечательным, благодарю вас, – улыбнулась я и встала. – Однако я устала и хочу пойти в спальню.
– Доброй ночи, Ада, – ответил молодой человек, и по его губам скользнула странная усмешка, будто он насмехался над собой.
– Простите меня, – прошептала я. Затем громко попрощалась со всеми и удалилась, спеша скрыться за дверями от чужих чувств, так и не пробивших броню моего сердца.
Горничная графа помогла мне приготовиться ко сну и оставила одну. Я легла на нагретые жаровней простыни. Хоть на улице и не было прохладно, но хозяин дома озаботился, чтобы нам было приятно ложиться в теплую постель. Повернувшись на бок, я смотрела в окно на раскачивающуюся тень дерева и пыталась вызвать в своей душе хотя бы отголоски нежности к Онорату. Он заслуживал того, чтобы его любили…
Но стоило мне открыть свое сердце, как перед внутренним взором вновь и вновь всплывали совсем иные черты, и душу ранили глаза, что были чернее безлунной ночи. Я спешила отвернуться на другой бок, надеясь, что тогда видение исчезнет, но Дамиан преследовал меня. Устав бороться с собой, я выбралась из постели, подошла к окну и села на подоконник. Мой взгляд устремился к далекому черному небу, на котором мерцали холодные, но ослепительно-прекрасные звезды.
Я вспомнила наш последний разговор на берегу лесного озера, на уста сама собой скользнула мечтательная улыбка, и с губ сорвался то ли шепот, то ли тихий стон:
– Дамиан…
Испугавшись смелости своих помыслов, я опустила взгляд вниз и вздрогнула. Там стоял Онорат и смотрел на меня, странно и жадно. Осознав, что на мне сейчас нет ничего, кроме ночной сорочки без рукавов, я охнула и поспешила покинуть окно, чувствуя, как пылают мои щеки.
Я спряталась за шторой, а когда выглянула, графа уже не было. До чего же стыдно вышло… Вернувшись в постель, я натянула одеяло до самых глаз и зажмурилась. Вновь и вновь я вспоминала взгляд нашего радушного хозяина и боялась думать, что представлял он в этот момент. Но стоило только немного успокоиться, как меня закружил в сладком вихре мечтаний господин королевский лейтенант. Устав от этих метаний, я снова встала, оделась и выскользнула из отведенной мне спальни.
Дом уже погрузился в сон. Не слышно было ни шороха шагов, ни приглушенного журчания человеческого голоса – только мерное тиканье больших напольных часов да шепот листьев за окнами. Я кралась, словно мелкий воришка, стараясь, чтобы под ногами не скрипнула половица. Мне хотелось выбраться на свежий воздух и хоть там обрести покой, вдохнув ночную прохладу полной грудью.
Двери оказались не заперты, и я выскользнула на улицу, прикрыла глаза и подставила лицо уже прохладному ветерку. Кожа постепенно перестала пылать от раздиравших меня мыслей. Немного успокоившись, я решилась и сошла с каменных ступеней, спеша отойти дальше от дома, чтобы меня не застали за столь возмутительным занятием, как ночная прогулка незамужней девушки.
Когда особняк скрылся за деревьями, я сбавила шаг и побрела уже спокойно, прислушиваясь к звукам ночного поместья. Ноги принесли меня к той самой беседке на берегу маленького пруда, где давеча матушка, графиня и я пили чай, разговаривая о всяких пустяках. Я уже практически подошла к ней, когда до меня донесся одинокий мужской стон, исполненный страдания и горечи.
Я остановилась, страшась сделать следующий шаг. Сожаления об опрометчивом решении выйти из-под защиты графского особняка уже посещали мою вздорную голову, и я сделала шаг назад. Но стоило мне развернуться, чтобы убежать обратно, как меня остановил полный изумления голос:
– Ада? Вы? Здесь? Сейчас?
Обернувшись, я вздохнула с облегчением и обреченностью одновременно. Это был сам граф Набарро. Смущенно потупившись, я тихо произнесла:
– Не думайте обо мне дурно, Онорат. Это нехорошо, я знаю, но мне казалось, что я уже никого не встречу в такое время.
– Что вы, как я могу думать дурно о вас? – ответил молодой человек и посторонился, давая мне пройти в беседку.
– Я, пожалуй, вернусь в дом, – сказала я, не решаясь остаться с ним наедине.
– Прошу вас, – граф подошел ко мне и взял за руку, – я не сделаю вам худого, только не вам, Ада. Побудьте со мной немного, просто посидите рядом, о большем и не мечтаю.
Онорат горько усмехнулся, и мое сердце сжалось от боли. Кивнув, я прошла в беседку, но, прежде чем моя нога переступила порог, я обернулась и посмотрела на графа:
– Только обещайте, что никто не узнает, что мы были с вами ночью наедине. Умоляю. От этого может пострадать мое честное имя.
– Мне умереть проще, чем опозорить вас, – ответил молодой человек, и я поверила, шагнув в темное нутро беседки.
Усевшись на скамейку, я сложила руки на коленях и потупила взор. Прогулка обернулась вовсе не тем, чего мне хотелось, лишив желанной тайны и одиночества. Граф некоторое время стоял на входе, глядя на воды пруда, которые отражали рождавшийся месяц. Затем обернулся, скинул с плеч сюртук и подошел ко мне, укрывая меня от ночной прохлады. Я благодарно кивнула, но так и осталась сидеть, не глядя на него.
– Приятная ночь, почти безветренная, – сказал Онорат, скорей для того, чтобы нарушить тишину.
– Да, чудесная, – ответила я и снова замолчала.
– Что заставило вас покинуть теплую постель в столь поздний час? – граф обернулся ко мне, и теперь я чувствовала его взгляд.
– Не спалось, – я пожала плечами. – Захотелось пройтись в одиночестве.
Онорат помолчал, но я понимала, что нас ждет объяснение, и это тяготило и приводило в уныние. Я совершенно не представляла, что смогу ответить на его просьбу руки и сердца в очередной раз, но то, что сказал молодой человек, выбило из меня весь воздух, оставив задыхаться от бессилия.
