– Мадемуазель, что с вами? – горничная трясла меня за плечо, но я не слышала, надрывно всхлипывая. – Сюда! – закричала она.
– Ада! – ко мне подбежала матушка. – Что случилось? У тебя болит что-то? Ты действительно нездорова?
Подошла графиня с нюхательной солью. От этого резкого запаха я очнулась и захлопала ресницами, непонимающе глядя на собравшихся вкруг меня людей. Усадив меня на стул, папенька покачал головой.
– С чего истерика, дитя? – спросил он.
– Голова болит, папенька, – солгала я и покраснела.
Впрочем, лицо мое и так пошло пятнами от слез, потому мой стыд никто не заметил. Матушка проводила меня обратно в комнату и уложила. Она присела на край постели и задумчиво посмотрела на меня. Я закрыла глаза, чтобы спрятать смятение, – уж больно был проницательным взгляд матушки.
– Что у вас с графом произошло? – строго спросила мадам Ламбер. – Он приходил к тебе ночью? Прикасался? Или… – она прикрыла рот ладонью, стремительно побледнев. – Он… Ада, он тебя…
– Нет! – вскрикнула я, вскакивая. – Ничего подобного, матушка!
– Но тогда, – матушка заметно успокоилась, – что это была за истерика? Дамиан? Ты тоскуешь о господине королевском лейтенанте?
– Матушка, о чем вы?! – вознегодовала я. – Я ни о ком не тоскую, оставьте ваши намеки.
На устах мадам Ламбер появилась лукавая улыбка. Она прищурилась и покачала головой.
– Твой недуг легко лечится, дитя мое, – подмигнула матушка и покинула комнату. – С Адой все в порядке, – услышала я ее голос. – Констанс, нам эти недомогания хорошо знакомы.
– Ах, вот в чем дело, – в голосе графини, находившейся за дверью, я услышала облегчение и улыбку. – Тогда мы можем оставить девушку дома, а сами отправимся на реку.
Я отчаянно покраснела, когда поняла, что они говорят о женских недомоганиях. Ох, матушка… Иногда изобретательность мадам Ламбер меня изрядно коробила. Однако возмущение матушкиной выдумкой меня отвлекло от нехороших мыслей, и я, когда мои родители с графинею покинули дом, позвала горничную. Она принесла завтрак, до которого я так и не добралась, в комнату. Пока горничная отсутствовала, я сходила в графскую библиотеку, выбрала себе книгу и с удобствами расположилась в отведенной мне комнате.
Ближе к обеду я выбралась на террасу. Заняла плетеное кресло-качалку и продолжила чтение. Так я проводила время, пока не вернулись чета Ламбер и графиня Набарро. Они порадовались, что мне стало лучше, чем всколыхнули прежние тревоги, от которых я вовсе сумела переключиться на мир древних богов и героев, описанных в книге. Мы пообедали и, к моей вящей радости, стали собираться в Льено. Обратно я ехала в карете, а на Стремительном скакал папенька.
Дамы вновь вели беседу, в которую я не спешила вмешиваться. Мои мысли витали далеко отсюда, тревога разбередила сердце, и было страшно услышать о трагедии. Пугало меня и то, что мог пострадать Онорат от своей горячности. Уж больно его лихорадило ночью. Граф выглядел скорей как помешанный. Вновь чувство вины кольнуло сердце, но я отогнала его, сердясь на себя и свою совестливость.
Графиня несколько раз пыталась разговорить меня, но матушка была настороже и отвлекала ее, когда видела, что я не настроена на беседу. И все же я искренне поблагодарила женщину, когда экипаж подъехал к нашему дому, за заботу и гостеприимство. Она улыбнулась и сказала, что будет рада снова видеть нас. На этом мы и расстались.
– Наконец-то дома! – воскликнула матушка, откидывая шляпку. – Однако права народная мудрость – в родных стенах дышится легче.
– А мне все понравилось, – ответил папенька и удалился в свои комнаты.
– Было мило, – согласилась я и ушла к себе.
Первым делом я позвала Лили, широко улыбнувшуюся при виде меня.
– Мадемуазель Ада, с возвращением, – сказала она и по-простому расцеловала меня в щеки.
Лили появилась в нашем доме, когда мне исполнилось семь лет, сменив няньку, вышедшую замуж за нашего садовника. Поначалу я боялась женщину такого огромного роста и телосложения. К тому же ее привычка ворчать и вовсе заставляла меня плакать первое время. Это едва не стоило Лили места. И тогда мне стало жаль ее. Взяв себя в руки, я смогла подружиться с ней, и с тех пор Лили меня опекала.
– Я тоже рада вас видеть, – улыбнулась я. – Какие новости в городе? Не случилось чего в наше отсутствие?
Женщина разбирала мои вещи, а я затаила дыхание, ожидая ее ответа. Лили что-то проворчала себе под нос, затем обернулась ко мне.
– Да что в этом болоте случится? Не столица, чай, – наконец ответила она. – Ах, да, приходила ваша подруга. Но, узнав, что вас нет в городе, ничего передавать не стала. Больше ничего не было.
– Благодарю, – улыбнулась я, чувствуя и радость, и досаду.
Эдит приходила, этого следовало ожидать. Однако радость, что никакие потрясения не коснулись Льено, была несоизмеримо больше. Поединок – вещь редкая в нашем королевстве, в Льено практически невозможная. Если бы кто-то удумал драться, то об этом бы уже гудел весь город. Но еще была у меня одна затаенная мысль… Отчего-то мне казалось, что Дамиан непременно должен был оставить послание. И теперь я испытывала еще и разочарование.
– Вы кушать будете? – спросила меня Лили, вырывая из размышлений. – Кухарка приготовила ваши любимые пирожные.
– Тогда мне чай и пирожных, – решила я. – Я буду в саду, Лили.
– А мне бегай за вами, – проворчала женщина и ушла.
Я прихватила свою книгу, вышивку и направилась в сад, решив сначала заняться рукоделием. Лили вернулась, когда я, расположившись на скамейке, как раз подготовила нити. Она поставила рядом со мной поднос, скользнула взглядом по книге и потерла лоб.
– Ох, голова моя дырявая, – сказала она. – Вам же тут книгу прислали. Сейчас принесу.
– Книгу? – удивилась я ей вслед. – Как интересно.
Женщина вернулась спустя четверть часа, когда я уже изнывала от любопытства. Она вынула небольшой томик стихов из глубокого кармана своего передника и вручила мне.
– Кто отправитель? – спросила я.
– Посыльный принес, сказал: для мадемуазель Ламбер, – ответила она и ушла.
Я с интересом открыла первую страницу. Никаких надписей, которые могли бы хоть что-то прояснить, там не оказалось, как и в конце. Зато имелись пометки, или даже, лучше сказать, подчеркнутые буквы и знаки. Эти пометки растянулись практически на всю книгу. Они располагались не на всех страницах подряд. Так же были отмечены номера строф. Это было весьма странно.
– Хм, – задумчиво произнесла я. – Что это за шутки?
Однако уже через десять минут я направилась в дом, когда из первых букв сложилось слово, за ним еще одно, и мне потребовалась бумага, чтобы все это записать. Я так увлеклась, что до ужина не покидала своей комнаты. Впрочем, и после ужина я поспешила обратно, чтобы продолжить свое занятие.
Пересмотрев, что у меня вышло, я сделала открытие, что это стихи. Теперь я собирала строфы – тут мне пригодились отмеченные цифры, о назначении которых я гадала столько времени. Используя их, я формировала строфы то так, то эдак. Дело пошло быстрей, когда я поняла принцип и захлопала в ладоши от восторга. Закончила я только к тому времени, когда за окном стемнело и Лили принесла зажженные свечи. Удовлетворенно вздохнув, я переписала начисто и перечитала.
Кто видел бабочки полет?
Когда, порхая над цветами,
Сверкая легкими крылами,
Как будто душу призовет.
И сердце полнит восхищенье.
Поет душа, возликовав,
И, бабочкой тебя назвав,
За это не ищу прощенья.
Мне облик твой – одна услада.
Его ищу я в небесах.
И замирает на устах
Волшебным слогом имя: Ада.
Перечитав еще раз, я охнула и упала на стул. Сердце в груди билось так, что, казалось, его стук слышит весь дом. Имя отправителя теперь не было тайной. И как же мучительно сладко было осознать, что я не была забыта за эти дни. А еще грели эти строфы, что были написаны на листе, их смысл и их музыка, все еще звучавшая во мне. О, Всевышний, я просто не вынесу этого восторга! Мое бедное сердце разорвется на части!
Пребывая в сильнейшем возбуждении мыслей и мечтаний, я послушно разделась, когда в комнату заглянула Лили, и легла в постель, все еще сжимая в руках лист со стихами. Кажется, я уже знала их наизусть – столько раз перечитала и повторила каждую строчку. Это было так восхитительно, так пронзительно и нежно.
– И замирает на устах волшебным слогом имя: Ада, – прошептала я. – Ада…
Рассмеявшись, я уткнулась лицом в подушку, чтобы скрыть свое маленькое счастье от всего мира. Так я лежала до тех пор, пока не начала задыхаться. После этого развернулась на спину и шумно вдохнула. Стало жарко, и я поднялась с постели, чтобы приоткрыть окно и охладить лицо в потоках ночного ветра. Но ветра почти не было, поэтому я распахнула окно настежь, закрыла глаза и несколько минут стояла так, пытаясь собрать воедино растерзанные Дамианом мысли.
