Дорога была долгой и утомительной, несмотря на то, что вела вниз. Вокруг на еще недавно пустынной улице стали появляться люди на лошадях, и Аурелия только сейчас обратила внимание на то, что она одета в длинную пышную юбку и корсет, в котором становилось трудно дышать от быстрой ходьбы. А вокруг было явно не ее время, скорее 15–16 век. Дойдя до корчмы, она остановилась, посмотрела на освещенные окна, на ступени, ведущие вверх и внутрь, но желания войти у девушки не появилось, и она продолжила свой путь. Все, что она знала, это необходимость дойти до замка, принеся порученные ее заботам пластины.
Подойдя к замку и чувствуя себя уже где-то за пределом усталости, Аурелия послушно прошла за каким-то стражником внутрь, и вдруг обнаружила, что пластин, которые она так бережно несла, в руках у нее больше нет. Но притупленное от усталости и голода сознание отказалось обдумывать эту проблему. Ее провели в небольшую темную комнату, каменные стены, освещенные скудным пламенем свечей, были угрюмыми и сырыми. Посредине комнаты стоял стол с распростертым на нем телом. А над ним возвышался палач. Похоже, этот замок использовался инквизицией для каких-то своих дел. Завороженная она видела только поднимающиеся окровавленные инструменты, кромсающие ноги бедолаги на столе. Она, почему-то, увидела все глазами жертвы. Однако при этом Аурелия отчетливо понимала, что боли нет. Никакие звуки не срывались с уст еще живого человека. Немного вдали, слева стоял слуга палача и зачитывал вслух какой-то документ. В руках палача появляется топор. Взмах. И сквозь пелену уплывающего сознания она слышит громовой голос: «Еще одно движение, и я лишил бы его лица! Ты должен был раньше предупредить!». Уже теряя сознание, она поняла, что жертва была невиновна.
Придя в себя, девушка обнаружила себя сидящей возле молодого человека, лежащего на столе, каким-то образом она чувствует, что должна положить правую руку ему на голову, а левую – на грудь. Что она и делает. Слышит свои слова «спи, засыпай» и легкий стон умирающего. Однако девушка чувствует, что если отдаст свои силы этому человеку, то он будет жить, откуда-то она знает, что у нее есть дар целительства, но для того, что бы отдать свое тепло, возвращая чужую жизнь, ей необходимо почувствовать близость к нему, или, может быть, даже любовь. Девушка старательно всматривается в изможденные черты молодого лица, пытаясь вызвать в своем сердце чувство, которое поможет его спасти. Она даже не пытается понять, откуда все это знает, что именно она делает и как… Еще не понимая почему, но чувствуя, что это отчаянно важно не только для нее самой. В глубине души зарождается знание того, что это все неправильно, что этот человек должен жить, должен сделать что-то настолько важное, что даже ее силы и ее собственная жизнь несущественны по сравнению с этим. Заблудившись в лабиринтах собственных новых ощущений и мыслей, она проваливается в сон, продолжая отдавать свои силы.
Задремав, Аурелия потеряла чувство времени, и из тумана ее вырвало ощущение острой опасности, прислушавшись к которому, она юркнула под стол с лежащими на нем пыточными инструментами и уже оттуда увидела опускающийся на то место, которое занимала за миг до этого, топор. Слуга, держащий его, выкрикнул: «Не его, так хотя бы тебя убью!». Волна ненависти прокатилась по пыточной камере, и девушку выбросило в другое темное помещение. Открыв двери, она оказалась в огромной опочивальне палача. Большой стол в камере и шкаф в его комнате оказались двумя входами одного портала, в который и попала ни о чем не подозревающая девушка. Занятый совсем не святым делом палач, увидев ее перепуганное лицо, отправил прочь свою предыдущую гостью, и, схватив девушку за рукав, шагнул в темноту.
Вышли они из портала как раз вовремя, успев перехватить занесенную над умирающим руку с топором. Слуга был отправлен в камеру, а палач сдернул покрывало, и, увидев раздробленные окровавленные ноги жертвы, стал их сжимать, пытаясь остановить кровотечение, и требуя от девушки исцеления. Это было важно, и хмурое лицо палача было серьезным и сосредоточенным, в нем не было ни страха, ни сомнений, ни жалости, в жестких чертах виднелась только решимость спасти. Девушка подумала о том, что не так давно он с не меньшей решимостью убивал этого же человека. И вторая пришедшая в голову мысль была о том, что, похоже, даже этот хмурый человек знает, что она может и должна сделать, но так до сих пор никто не потрудился объяснить это ей самой. И, кроме того, еще недавно она просто шла по улице, и вдруг успела испытать страх, жалость, теплоту, отчаяние, усталость, опять страх, и даже умудрилась залюбоваться хмурыми чертами палача, которые были отчаянно похожими на жертву.
Унесенная вдаль своими мыслями она подняла голову вверх и увидела, что в центре потолка пыточной комнаты имеется отверстие, сквозь которое падали вниз потерянные ею недавно два металлических шара. Упав на каменный пол, они издали глухой звук, и, подняв их, девушка увидела, что это все те же два маленьких черепа. В этот момент Аурелия поняла, что они могут находиться только в ее руках, хотя так и не поняла для чего.
Взяв ее за локоть, палач молча усадил девушку на прежнее место, а она инстинктивно протянула руки к умирающему.
Аурелия продолжала держать свою руку на голове умирающей жертвы, хотя уже практически теряла сознание от усталости. Палач, увидев ее состояние, молча взял ее за локоть и провел в свою комнату, где достаточно бесцеремонно распустил узкое платье, снял корсет, и, подхватив запутывающуюся в полах нижней рубахи, девушку, отнес ее в постель, где удивительно заботливо укутал одеялом. Затем он направился к стоящему у стены грубо сколоченному столу с письменными принадлежностями. Удобно устроившись возле мягко освещающей его свечи, он начал писать письмо. Перо тихонько поскрипывало, царапая шероховатую поверхность бумаги, однако девушка этого уже не слышала, она провалилась в глубокий сон уставшего путника.
* * *
Зима, девушка одиноко бредет по снегу мимо большого количества маленьких круглых озер, окунаясь в некоторые из них и ощущая почему-то горячую воду, она выходит из воды совершенно сухая. Вокруг виднеется заснеженный лес. Подойдя еще к одному небольшому озерцу, она хотела уже войти в воду, но что-то ее остановило. Всмотревшись в воду, девушка заметила сквозь мутную рябь острую палку, торчащую из дна как раз в месте захода в озеро, если бы она зашла в воду, то непременно поранилась бы. Аурелия подумала о том, что вода мутная, и скорее всего холодная, но она уже приковала внимание девушки и вынесла ее в открытый океан.
Очнувшись, девушка поняла, что стоит на плоту, посреди других таких же напуганных и растерянных людей. Бушующие волны вокруг сбивают их с ног, но они отчаянно пытаются устоять. Вода холодная, глубокая и мутная. Пронизывающий ледяной ветер пробирает до костей. В воздухе – страх и отчаяние. И вдруг эхом проносится: «Живая вода…». Страх становится еще осязаемей, и впереди Аурелия видит приближающуюся к ним огромную хищную волну. С какой-то отрешенностью девушка понимает, что от этой огромной волны им уже не спастись. Живая – это значит та, которой для продолжения существования необходимо употреблять пищу. И на обед у нее сегодня – одинокие души не нашедших любви путников. Она видела проблеск надежды в глазах тех, кто оказался здесь рядом со своей половинкой, и вдруг поняла, что в ее сердце любви нет. Там пусто, и этот невкусный обед наверняка понравится пожирательнице пустых сердец. В этот же момент Аурелия опустила руки, потому что поняла, что ей уже все равно…
* * *
В относительно реальную атмосферу Аурелию вернула весьма ощутимая тряска. Уже просыпаясь, она подумала о том, что ж ее так заклинило то на мысли о необходимости любви, жила же как-то она без этого раньше. До своих двадцати двух лет она успела, как ей казалось, полюбить-разлюбить-разочароваться-обидеться и не простить… И на самом деле не очень тяготилась своей свободой, точнее даже наоборот, ей нравилось не принадлежать, не зависеть, не скучать… Однако тряска становилась все сильнее, и Аурелия поняла, что для собственной безопасности ей стоит открыть все-таки глаза. В тот же миг тряска прекратилась. Молчаливый слуга в сером балахоне жестом указал на стол, где стояла глубокая тарелка с едой, отчетливо напомнившей девушке о пустом желудке.
«Как же мне не хватает кофе, – подумала Аурелия, доедая последние ложки невнятной горячей каши, – хоть какой-то был бы понятный знакомый вкус».
* * *
В замке палача Аурелия провела семь дней, каждый из которых был мучительно похож на предыдущий. После пробуждения и скудного безвкусного завтрака молчаливый слуга провожал ее в пыточную комнату, где она проводила весь день у изголовья узника, не в силах отвести руки и взгляд от его лица. Физически он быстро восстанавливался, жизненные силы девушки, перетекая в почти безжизненное тело, возвращали ему здоровье. Однако Аурелия чувствовала, что ей чего-то не хватает, потому что за все это время узник так и не пришел в сознание. Она всматривалась в черты лица, на котором отпечатывалась лишь невыносимая усталость, и было видно, что даже глубокий сон не помог бы ему восстановить утраченные силы. Вечером, почти теряя сознание от усталости, она с помощью палача добиралась до кровати и проваливалась в бездну без сновидений.
