Майкл понимал, что Диана над ним просто потешается, старается пробудить ревность, играется с ним, как касатка с морским котиком, но совладать с эмоциями никак не мог. И часто Диана добивалась своего. Майкл ревновал, хоть и всеми силами пытался этого не показывать. Большей частью ему это удавалось. Когда же становилось невмоготу, Майкл закрывался в кабинете и давал волю эмоциям, то кидая дротики в мишень на стене, то мысленно матеря всех и вся, при этом у Майкла здорово получалось вскидывать и опускать руки. Побуянив таким образом, Майкл успокаивался, но был похож при этом на обезьянку, у которой отняли любимый банан, обиженную и в тоже время не желающую сдаваться в своем упрямстве и гордости. У обезьянки такое поведение проявлялось бы в громких криках и попытках вернуть утраченный банан, у Майкла же нежелание сдаваться выливалось в обиду и дальнейшее держание обороны, а еще – в демонстративном самостоятельном приготовлении кофе. Последнее занятие стало особенно любимым для Майкла. И причина была проста. Когда он готовил кофе, он обязательно делал это на виду у Дианы. При этом краем глаза Майкл часто замечал проявления внутренних порывов Дианы сменить его за этим занятием. Девушка то подожмет ноги, чтобы вскочить с кресла, то наберет воздуха в грудь, желая что-то сказать. Диану понять было легко: делать кофе шефу – обязанность секретаря, а не самого шефа. Майкл потешался, Диана нервничала, когда же Диана заставляла Майкла ревновать, они менялись местами – теперь Майклу приходилось нервничать, а Диане потешаться.
Неизвестно, чем бы закончились такие отношения, если бы у Майкла не появилось новое занятие – покупка дома. Остаток недели Майкл большей частью находился вне офиса – встречался с риелтором, ездил смотреть дома, готовил документы. Предложений было много. Что-то Майклу нравилось, что-то нет. Точку Майкл решил пока не ставить, так как хотел, чтобы свое мнение высказала и Диана, конечно же, когда они помирятся. Эту неделю Майкл решил еще пообижаться на Диану, а со следующей – выкинуть белый флаг и договариваться о перемирии.
Когда же наступили выходные, Майкл, ведомый желанием побыть в одиночестве, собрал кое-какие вещи, сел в машину и поехал в Йеллоустонский национальный парк.
Майкл сидел на берегу озера Йеллоустон и вдыхал напоенный свежими сосновыми ароматами вечерний воздух. Прямо у его ног замерла озерная гладь. Изредка она вздрагивала, точно от испуга, потревоженная какой-нибудь несмышленой рыбешкой, стремившейся ухватить последние лучи теплого июньского солнца, или пущенным жабкой камешком. Желающих побросать камешки в озеро здесь, на берегу озера Йеллоустон, было более чем достаточно. За сегодняшний день Майкл увидел туристов больше, чем за всю свою жизнь. Немцы, англичане, французы и даже японцы стремились увидеть одно из чудес современного мира – Йеллоустонский национальный парк. Но конечно же, больше всего здесь было самих американцев. И Майкл понимал соотечественников, рвущихся в эту удивительную обитель жизни, будто в новый Эдем. Красота Йеллоустона завораживала. Голубые озера с кристально чистой горной водой соседствовали с сосновыми лесами. На равнинах паслись бизоны, а в вышине, над самыми отрогами Скалистых гор, в величественной тишине парили орлы. В пропитанном цветочными ароматами теплом воздухе носились шмели, пропарывая воздух монотонным жужжанием. Иногда среди буйства растительности глаз выхватывал стадо оленей или парочку лосей, державшихся в отдалении от любопытных туристов, съехавшихся поглядеть на них чуть ли не со всего света. Поговаривали, что водятся в Йеллоустоне и медведи, барибалы и гризли, но ни тех, ни других Майклу увидеть не довелось. Может быть, завтра Йеллоустон откроет ему и другие свои тайны.
Майкл поднял с земли гальку, размахнулся и бросил. Камешек проскакал по поверхности озера, оставляя после себя концентрические круги, с десяток метров и скрылся в озерных глубинах. Отныне его дом там.
Майкл все никак не мог расстаться с недавним прошлым. Воспоминания о великолепных водопадах на реке Йеллоустон, террасах Минервы, Мамонтовых горячих источниках и гейзерах, среди которых выделялся чрезвычайно пунктуальный “Старый служака”, все еще были ярки в памяти, продолжали дышать жизнью и ни в какую не желали теряться среди других воспоминаний прошлого.
Не раз Майкл ловил себя на мысли, что именно здесь, в Йеллоустоне, он ощущает ни с чем не сравнимое спокойствие и умиротворение. Мысли текли плавно и даже как-то вяло, лениво. Эмоции были искренни, а чувства – желанны. Майкл словно попал в иной мир. Даже время здесь бежало иначе. Нет, не бежало оно никуда. Так, неспешно и размеренно двигалось в будущее.
Майклу понравилось в Йеллоустоне. Понравилось вдыхать запах сосен и луговых цветов, понравилось никуда не спешить, ни о чем не думать, просто жить в единении с окружающим миром и восхищаться фантастическими пейзажами Скалистых гор. Сегодня он переночует в Йеллоустоне, а завтра к вечеру вернется в Биллингс.
Майкл собрался было вернуться к машине, стоявшей на обочине, но услышал чей-то оклик.
– Майкл!
Майкл обернулся и воскликнул:
– Найра! Мир тесен.
Еще в обед, приехав в Йеллоустон, Майкл познакомился с Найрой – девушкой-рейнджером. Майкл хотел посмотреть парк, но из-за того, что был тут впервые, решил найти кого-нибудь, кто выступит для него в роли проводника и экскурсовода в одном лице. Искать пришлось недолго. Найра, заметив Майка, рыскающего по окрестностям со слегка растерянным видом, сама подошла к нему и предложила свои услуги.
Найра приблизилась к Майклу и опустилась на корточки, сняла бейсболку и повесила на колено. Майкл улыбнулся, бросив взгляд на рейнджерскую форму девушки цвета хаки. Конечно, в Америке женщина в форме – это обычное явление, и тем не менее Майкл предпочитал видеть девушек в деловом костюме, а еще лучше в юбке или джинсах.
– Как тебе Йеллоустон? – поинтересовалась Найра.
– Он великолепен. Теперь я понимаю, почему он имеет статус объекта Всемирного Наследия ЮНЕСКО. Это может показаться странным, но, находясь здесь, я ощущаю умиротворение, даже некую связь с природой.
– Все мы дети природы, – Найра побежала взглядом по озерной поверхности. – Независимо от того, где мы живем – в городах или норах, в реках или озерах.
Майкл посмотрел на девушку. Найру нельзя было назвать красоткой, как ту же Селену или даже Диану. Ее красота была не столько внешней, сколько внутренней. Майкл понял это уже после первого часа, проведенного вместе с Найрой. И все же у Майкла язык не повернулся бы назвать Найру некрасивой девушкой. Разве может быть некрасивым человек с большими грустными глазами, сверкающими на узком смуглом лице, как озерца луж после дождя, тонкими арками бровей и густыми длинными ресницами, частоколом окружавшими глаза? Найра была наделена той разновидностью красоты, которая давно утратила ценность в современном обществе. Красоты, рожденной вольными лугами и густыми лесами, голубым небом и одинокой луной, плачущим дождем и теплым ветром. Красоты, не свойственной девушкам из каменных джунглей. Красоты редкой, забытой, настоящей. Красоты женщины индианки.
– А кто-то верит в бога, – заметил Майкл, разглядывая ботинки на ногах девушки.
– Мнений много, но истина одна, – ответила Найра, продолжая гулять взглядом по озеру.
– И какая же она, истина? – Майкл посмотрел на Найру.
– А ты спроси у своего сердца. Если осмелишься, конечно.
– Если осмелюсь?
– Это не так-то просто, как кажется. Часто люди вместо того, чтобы обратиться к сердцу, обращаются к разуму, а когда понимают свою ошибку, менять что-то уже поздно.
– Найра, я не понимаю тебя, – признался Майкл. – Мне кажется, ты говоришь на языке, которого я не знаю.
– Так и есть. Язык, на котором я говорю, называется языком сердца. В современном, как вы, жители городов, его называете, цивилизованном, – произнося последнее слово, девушка скривилась, точно съела что-то противное, – мире этот язык редок.
– Не знаю, что и сказать, – Майкл почесал нос. – Но знаешь, что-то мне подсказывает, что ты права.
– Сердце, – грустная полуулыбка появилась на лице девушки.
– Что?
– Знаешь, почему вам, бледнолицым, удалось покорить нас, индейцев?
– Потому что у нас были ружья?
– Потому что вы привезли алкоголь, с помощью которого завладели нашим разумом. Когда-то давным-давно мы жили сердцем, а когда пришли вы и начали нас спаивать, мы забыли о сердце и начали полагаться на разум, только разве не глупо полагаться на одурманенный алкоголем разум?
– Мне опять тебе нечего сказать, Найра, – улыбнулся Майкл, взглянув на девушку. – Все индианки такие мудрые?
– Только те, которые слушают свое сердце. К сожалению, таких с каждым годом становится все меньше и меньше.
– А что с ними происходит?
