Мы подходим ближе и слышим воркование магичек.
— Аестас, это судьба, что мы встретились здесь, в академии! — кокетливо накручивая пшеничную прядь на палец, сообщает Риммади.
— Поэтому мы просто обязаны чаще видеться! — продолжает мысль сестры Агнешка. Жест точь-в-точь как у близняшки, словно перед нами одна девушка и ее отражение в зеркале.
К счастью для сокурсников, сестрички как-то признались, что различать их следует по ленте в волосах: голубую предпочитает Риммади, розовую — Агнешка.
— Я подумаю. — Граф улыбается, но, обернувшись, бросает на Гардена растерянный взгляд.
— Думайте быстрее, Аестас, вам не пристало скучать, когда можно собрать блестящее общество даже здесь, в глуши.
Мои сокурсницы, не только близняшки, смотрят на Фрайда как на блюдо с пирожными. И на его лице появляется загнанное выражение, которое совсем не вяжется с тем уверенным и нагловатым молодым человеком, каким я успела его запомнить.
На выручку товарищу по стрипу приходит мой спутник:
— Аестас, вынужден напомнить, что нас ждет ректор.
— Риммади, — граф легким поцелуем касается запястья старшей сестры, затем настает черед руки порозовевшей младшей, — Агнешка, мне очень жаль, но я должен покинуть вас. Было приятно увидеться здесь, в Вышеграде.
Близнецы дружно вздыхают:
— А нам как приятно, граф…
Скомканно попрощавшись, парни уходят.
Что-то подсказывает: будь тут Ричард Лайнет, девушки смущались бы и краснели, растекались бы лужицами растопленной карамели, но не смели бы вести себя назойливо, как мгновение назад. Почему-то в присутствии оборотней смелость ретируется, и даже самая заядлая кокетка превращается в смущенную жертву — это я недавно наблюдала, да и слышала о таком, но не верила раньше.
— Итак, адептки, вы готовы взглянуть на людей, которые прославили и прославляют нашу академию? — громко интересуется куратор.
— И адепт, — хмуро напоминает о своем присутствии единственный парень группы Адам Вернош.
Девчонки хихикают, я тоже не могу сдержать улыбку, вспомнив, как он недавно ругался, что мы вконец обнаглели, рассуждая при нем о преимуществе трусиков иномирского покроя перед традиционными для Тарры панталонами.
— И адепт, — ничуть не смущенная тем, что забыла о нем, добавляет сливоволосая магичка. — Готовы?
— Готовы, искусница!
Смешки и разговоры стихают.
Галерея, широкая и светлая благодаря длинному витражному окну, тянется куда-то вдаль, и конца-края ее не видно. Стену напротив картины из стекла, изображающей голубое небо с перистыми облаками и летающих среди них гигантских орлов, зрительно разрезает ряд двойных колонн черного цвета. Пол — шахматная клетка. Стену из буро-зеленого камня колоннада делит на своеобразные секции, поэтому кажется, что портреты развешаны группами, по залам.
Мои впечатления подтверждает искусница:
— Одна секция — это отрезок времени в пятьдесят лет. Сюда попадают прославившиеся выпускники одного полувека, попадают независимо от факультета, на котором учились.
Портреты висят в простых рамах, разве что изготовленных, скорее всего, из дорогих пород дерева. Картины до обидного небольшие, их и не рассмотришь толком.
— Ах да! — восклицает куратор. — У входа стоит напольная ваза с указками. Возьмите по одной, они вам пригодятся, если возникнет желание взглянуть на знаменитость ближе. Только не забудьте вернуть их, когда будем возвращаться.
Как и все, я вооружаюсь простой деревянной указкой с метр длиной. Принцип работы с ней знаком, потому что подобными иногда пользуются искусники на занятиях. Чтобы лучше рассмотреть портрет, нужно навести на него указку: он увеличивается в размерах, точнее, его увеличенная иллюзия застывает в воздухе.
— Отсчет идет от двери, — говорит Эмари. — То есть самые первые прославленные выпускники ВАМП находятся в первой секции.
Она взмахивает рукой, указывая на портреты, коих ужасно много, — шутка ли, полвека! Да еще в те времена, когда магу было легче прославиться! Прорывы нечисти, столько открытий, первые инормирцы, приносившие идеи из своего мира в Тарру…
— Галерея тянется вдоль всей северной стороны академии, — объясняет куратор. — Поэтому пройдет не одно столетие, прежде чем она будет заполнена.
— А как узнать, чем знаменит тот или иной маг? — любопытствует Вернош.
— Просто наведите на его портрет указку и читайте под изображением. Все подписано и пронумеровано, разберетесь сами, если пожелаете.
Еще с четверть часа куратор что-то рассказывает и объясняет, а затем, похоже, ей это приедается, и она разрешает нам погулять по галерее.
Дождавшись, когда сокурсники разбредутся, я иду к той секции, где предположительно находится портрет отца. Если, конечно, сюда не докатились слухи и ректор не поспешил приказать снять портрет предполагаемого изменника родины.
Нет, висит. Молодой маг с длинными темными волосами, неровно подрезанными спереди и падающими на очки. Со своей страстью к чтению отец недолго мог похвастаться остротой зрения: он его сажал, лечил и снова сажал… Но часто обращаться к целителям, даже к жене, не любил, считая, что возвращенная зоркость — это ненадолго. Поэтому толстые стекла в металлической оправе — его верные спутники вот уже много лет.
Папка… Я жадно всматриваюсь в родные черты. Самый замечательный мужчина на свете, самый добрый и заботливый… Самый родной… Как же я скучаю!
Перед глазами расплываются предметы, и я беру себя в руки, некультурно утерев слезы рукавом мантии.
Тут же и портрет мамы — академия посчитала великим достижением спасение императорской семьи, которую несколько лет назад пытались отравить шпионы Ирдии. На самом деле там случилась довольно грязная история, в которой был замешан второй наследник. Подробностей не знаю, о таком родители не рисковали говорить при нас с Мирнаном, хоть мы и научены держать язык за зубами. Однако тот факт, что после такого героического поступка вдовствующая императрица отпустила маму с должности придворного косметолога, говорит о многом.
Идеально белая кожа, иссиня-черные волосы, высокие скулы, аккуратный нос, полные губы и удивительные синие глаза — мама заслуженно считается красавицей. Знакомые и родственники говорят, что я ее копия, но как по мне — льстят. Я и вполовину не так хороша, как она.
И все же сейчас на мне амулет, корректирующий внешность. Чуть тоньше губы, на тон светлее волосы, смуглее кожа, длиннее нос — по словам госпожи Вогар, родство не бросается в глаза. Никто не подумает, что Соннэя Близард — дочь бывшего придворного косметолога.
Мама и папа… Красавица и умник, витающий в облаках. После долгой разлуки я теперь отчетливо вижу, как они не похожи внешне, но при этом гармоничны внутренне: взглядами на жизнь, на воспитание детей, на религию, досуг, отношение к деньгам. Мама — привлекательная эрдесса, но она умеет преподнести себя так, что поклонники не бросают тень на ее репутацию, и никто не сомневается в ее верности супругу. Немало мужчин по ней вздыхает, но ни один не смеет надеяться на что-то большее, нежели дружба.
Отец поклоняется науке и все же ставит жену и детей выше своей богини. В его карманах куча блокнотов, листочков и справочников. Он пишет и читает на ходу, во время прогулки, а порой — когда ест. Но бросает все расчеты, если Мирнан или я приходим к нему с проблемой. Ради супруги, любящей ювелирные украшения, он научился рисовать эскизы и подбирать камни — и мама тает каждый раз, когда получает колье или серьги, которых больше ни у кого не будет.
Создатель, я так люблю родителей и брата! Умоляю, верни мне их! Верни! Я в отчаянии, больше не могу без них…
За всхлипами не сразу слышу приближающиеся шаги. И потому катастрофически не успеваю вытереть слезы. Выдумывать причину, почему плачу, нет желания, поэтому прячусь за колонной, той, что стоит почти у самой стены. Будь проем между ними на треть пальца у́же, я бы в него не втиснулась.
— Он точно здесь! — восклицает одна из близняшек Дианейских, старшая или младшая, по голосу не различу.
— Если и в этот раз ошибешься, я пойду спрошу у куратора, — хмыкает, могу поклясться, Элизара Нейсс.
— Так-так, граф Никлаш Фрайд… ну где же ты?
Несколько мгновений тишины, а затем раздраженное:
— Нет его здесь, Риммади, не ищи. Портреты его младшего брата и отца есть среди меценатов, а самого эрда Никлаша нет. Теперь я точно вспомнила: он закончил ПУЧ. И Аестас собирался идти по стопам покойного отца, пока дед не отправил его сюда.
— Ага, после той истории любой бы отправил, — многозначительно хмыкает Риммади.
— А подробности? Я тоже хочу похихикать! — не выдерживает Элизара.
Молчание, а затем виноватое:
— Нет. Там история далеко не веселая.
— Наоборот.
