— Ясно, не подходит. Хотя, ты зря в моей правдивости сомневаешься. Между прочим, я не вру. По крайней мере, без особой необходимости. Но старик прав был.
— Какой старик? — не поняла лекарка.
— Ну, тот дедан на шаверском спектакле. В смысле, на жертвоприношении. «Знаешь, в чём главная сложность что Света, что Тьмы? Скука! Бесконечная и такая же вечная, как и они сами», — последнюю фразу женщина озвучила дребезжащим стариковским и очень знакомым голосом. — Именно что скука меня одолевает, милая. Одно и развлечение — за вами наблюдать. А, поверь, романы между хаш-эдом и полукровкой случаются нечасто. Скажем, с регулярностью раз в тысячу лет. Естественно, мне интересно. И это всё так переживательно!
Тьма жеманно приложила руку к груди.
— Тот старик… Это тоже вы?! — выдохнула ведунья.
— Я, я. И старик я, и статуя тоже я. Всё я.
— И вас развлекает, что…
Договорить лекарка просто не сумела. Задохнулась, подавившись словами. А как описать Дана, распятого на алтаре? Жреца с кривым ножом, собственную беспомощность, белые от бешенства глаза Адина? И боль. Их общую на всех боль.
— Развлекает, — призналась Тьма, оказавшись близко. Так близко, что её бедра едва не прижимались к Архе — ведунья даже чувствовала тепло чужого тела. — Но не в этом дело, девочка. Наше время уходит — меня, Света. А время Матери прошло ещё раньше. Вы перестаёте в нас верить. Медленно, по капле в столетие, но перестаёте. И наступит момент, когда наше всевластие ограничится вечностью по ту сторону, после жизни. Вы останетесь одни, без помощи. И поэтому уже сейчас обязаны учиться справляться самостоятельно. Свет пытается продлить собственное существование. Я же учу независимости. И да, иногда от этого бывает больно.
— При чём тут я? — пискнула ведунья. — Мы при чём?
Тьма, возвышающаяся над лекаркой почти на голову, крепко обхватила пальцами подбородок Архи, заставляя смотреть на лицо, закрытое вуалью.
— Вы — ничто, крупинки, песчинки. Но лавина всегда рождается от одного камешка. А то и просто от крика. И таких камешков у меня много, очень много. Вы только одна горсточка из этой горы. Но всё равно не хотелось бы в вас разочаровываться.
Женщина отпустила Арху и тут же оказалась сидящей на троне. Не на ступеньке у подножья, а в самом кресле. Величественная, царственная, будто слепленная из мрака. И выросшая в размерах раз в двадцать.
— Иди, — прогремел голос, который опять был повсюду. — И постарайся меня не разочаровать. Тем более что моё благословение с вами. Теперь ты не сможешь сказать, что я слишком жестока к детям своим.
— Но что мне делать-то? — прошептала лекарка. — Наверное, надо что-то такое совершить или…
— Драконов нынче не завезли, — усмехнулась Тьма опять вполне обыкновенно. — Да и на роль спасительницы мира ты не тянешь. Ступай себе и живи, как жила. Могу тебе посоветовать только не помирать раньше времени.
Арха проснулась рывком и открыла глаза уже сидя на постели, обеими руками прижимая к груди одеяло. Сердце под рёбрами колотилось так, будто решило продолбить себе путь на волю.
— Что с тобой? — глухо спросил Дан.
Хаш-эд оседлал стул, повернув его спинкой к кровати. И поставив у самой двери — шагах в пяти от постели. Когда ведунья вскочила, демон даже не шевельнулся. Так и сидел, глядя на лекарку исподлобья.
— Ничего, — пробормотала Арха, сухим языком облизывая такие же пергаментные губы. И обеими руками зачесала волосы назад. На висках пряди были мокрые. — Просто сон.
— Не слишком весёлый? — предположил хаш-эд.
— Не слишком, — буркнула лекарка, откидываясь на подушку. И, подумав, спросила, очень стараясь, чтобы голос звучал совсем не заинтересованно. — Что-то я не помню у тебя такой рубашки. Свою позабыл где-то?
На самом деле, сорочка как сорочка. Обыкновенная, форменная, такие даже Адаш носил. А поскольку ведунья их белье не стирала и уж тем более не штопала, то одну сорочку от другой она отличить не могла.
Рогатый покосился на собственную грудь под расстёгнутым мундиром и глянул на лекарку ещё мрачнее.
— Я ночевал вместе с Адашем.
Кажется, Тьма иногда тоже ошибается. Это очень даже походило на оправдание.
— Нет, я не думаю, что ты был у… дамы, — заверила лекарка, улыбаясь потолку. — Просто мне кажется, что из батистовых рубашек получаются не очень хорошие повязки. Намокают они быстро. Ты хоть кружева додумался отодрать?
— Откуда ты знаешь? — помолчав, спросил всё-таки Дан.
— Мамочка рассказала, — Арха сдерживалась из всех сил, но губы сами разъезжались все шире и шире.
— Чья мамочка?
Хмурость хаш-эдов действительно не знала ни границ, ни дна. Вроде бы и угрюм он — дальше некуда. А всего через мгновение глядишь, и демон стал ещё мрачнее, побив собственные рекорды.
— Наша мамочка, — радостно сообщила ведунья. — Всеобщая и такая заботливая, что жуть берёт. Кстати, ты знаешь, что я тебя люблю?
— Подозреваю… — снова выдержав паузу, согласился Дан.
— Ну, так вот, не подозревай, а знай точно. Я тебя люблю.
Вроде бы, особых поводов для радости не возникло. И никаких значимых новостей она не получила. То, что её рогатый арелиму не пытал, конечно, хорошо. Только он по-прежнему оставался демоном. Соответственно, Арха очень многого про него не знала. И большую часть из этого многого знать не хотела.
Но ведунье казалось, что с плеч камень свалился. А, может, и целая гора.
* * *
Почему-то именно утро вдохновляет романтически настроенных поэтов и бардов. Больше лирических произведений посвящалось только ночи. Но всё-таки есть утро и утро. Серое, будто выцветшее небо, мокрая трава, плёткой хлещущая по ногам и молочные пряди тумана, оседающие на одежде мутной росой — это тоже рассвет. Просто солнце ещё не встало. Но от этого приятнее не становилось.
Арху знобило. И не оттого, что действительно воздух холодный. Просто уж слишком неуютно оказалось на улице. Ведунья с удовольствие осталась бы в тёплой и мягкой постели. И не возмущалась, приди в голову хаш-эду присоединиться к ней. Но Дан решил, что им куда-то срочно нужно. Но куда именно не сказал.
Хотя лекарка уже начала подозревать, что направляются они всё к той же проклятой избушке. По крайней мере, тропинка казалась знакомой. Правда, что там делать в такую рань, Арха понятия не имела. Саквояж с лекарскими снадобьями и инструментами рогатый велел оставить дома.
— А долго ещё? — обречённо вздохнула ведунья, подтягивая отяжелевший, набрякший влагой подол.
Дан вместо ответа на девушку только шикнул, напряжённо вслушиваясь в предутреннюю тишину леса. И сорвался с места, перейдя почти на бег, и волоча лекарку за собой — Арха даже спросить ничего не успела. А задавать вопросы на бегу неудобно. Дыхание и так сбивалось, да ещё капюшон плаща мешался, болтаясь перед глазами. Тут не до расспросов, не споткнуться бы.
Впрочем, скоро ведунья и сама расслышала, что так хаш-эда взбудоражило. Звон металла о металл, хоть и приглушённый туманом, далеко разносился между сонными деревьями. Чёткие ритмичные, они напоминали удары кузнеца по наковальне.
Напоминали, да не совсем. В лазарете ведунья подобного наслушалась. Выздоравливающие нередко выходили размяться на пустырь за госпитальной каптёркой, прыгая по вытоптанному пятачку и пытаясь наковырять друг в друге новых дырок.
Вряд ли в предрассветном лесу кому-то приспичило просто потренироваться.
— Тьма! — рыкнул на бегу Дан. — Я же его предупреждал!
— О чём? — пропыхтела Арха, едва не влетев носом в спину демона.
Впрочем, спрашивать никакой надобности не было. Рогатый затормозил на краю проплешины, перед входом в землянку. На которой сражались кронпринц и крылатая. То, что они именно дрались, а не просто мерились фехтовальным искусством, поняла даже ведунья. Правда, ничего больше лекарка не разобрала. Противники двигались с такой скоростью, что девушка не всегда понимала, кто где находится.
Дан скрипнул зубами, сжав ладонь ведуньи до хруста.
— А зачем это всё? — тихо спросила Арха, по одному разжимая пальцы демона.
— Потому что дурак! — рыкнул рогатый, непонимающе глянув на собственную руку. — В романтика решил поиграть! Какая тут романтика, когда… А, Тьма всех поимей!
Хаш-эд рванул вперёд. Но через два шага словно на стену наткнулся, замер на месте. Постоял, раскачиваясь с носка на пятку. И сложил руки на груди, набычившись, созерцая поляну. Лекарка, привстав на цыпочки, выглянула из-за его плеча.
Адаш согнулся кочергой почти касаясь лбом коленей. Правую руку с зажатым мечом он выставил в сторону Дана, явно требуя, чтобы демон на месте оставался. А вот левую руку наследник почему-то привязал к боку. И рукав на ней мок, пропитываясь густо-алым. Арелима статуей застыла шагах в трёх от него, сжимая рукоять меча у плеча обеими ладонями.
