Когда пришла в себя, первое, что увидела, это Дмитрия, лежащего рядом со мной. Из его руки также торчала иголка с трубкой. Именно она соединяла нас. Дима ритмично сжимал и разжимал кулак, толчками посылая свою кровь в меня. Моя левая рука, из которой торчала иголка, горела огнем.
Не особо соображая, я потянулась свободной рукой к сосредоточению боли.
— Держите ее, — рявкнул вдруг Дмитрий.
Мою ослабевшую конечность перехватил уже знакомый мне оборотень.
— Дима, зачем? — прохныкала я.
— Это лекарство, Детка. Я же говорил тебе про нашу кровь.
Как будто я что-нибудь поняла.
— Тебе нужно было простое переливание, чтобы восстановить гормональный баланс, — пояснил он в ответ на мой изумленный взгляд.
Бред какой-то.
— И много ты в меня влил?
— Еще недостаточно.
— Хорт, вы слабеете. Позвольте заменить вас, — подал голос второй оборотень.
— Нет. — Он был категоричен.
— Почему? — заинтересовалась я.
Руку будто выкручивало по ощущениям. Чего уж там, мне казалось, будто вместо чужой крови в меня проникает раскаленная лава. Это было больно.
— Потому, что никакая другая кровь тебе не подойдет.
— Но почему? — Чем хуже мне становилось, тем раздражительнее и бесстрашнее я была.
— Потому, что только у меня схожий с твоим генотип.
— А можно доступным языком? — Боль накатывала волнами.
— У нас одна кровь. Аня — моя мать.
Вот тут меня даже оборотень удержать не смог. Вырвавшись, я нависла над Дмитрием, не слушая скулеж безымянных оборотней.
— Не верю, — прошипела я.
— Семья — святое для нас. Только ради матери я стал бы так подставляться, — усмехнулся он.
У него на лбу проступила крупная испарина, и вообще, выглядел он неважно.
— Но ты же меня… в машине… — Голос мой сорвался.
— Это нормально, Детка. Мы же не люди. Для нас это нормально.
Именно в этот момент я действительно сошла с ума.
Рухнув без сил обратно на кровать, я уставилась в потолок.
У меня есть брат. Поверить не могу! Я столько лет мечтала о большой дружной семье… что поделать, заветная мечта для всех сирот. Что люди обычно испытывают, узнав о наличии новых родственников? Растерянность, испуг, ступор, кто-то злость, кто-то радость, в зависимости от ситуации. И все-таки у меня был брат. Убийца, психопат и извращенец. У меня есть дядя. Человек, который убивал по приказу. Что тут можно сказать? В общем, почти полноценная семья. Когда-то я думала, что принадлежу сама себе. Но, оказывается, я и не человек вовсе.
Зачем так жить?
— Выйдите, — отдал Дима приказ, и оборотни покинули номер.
Потолок перед глазами начал вращаться с невероятной скоростью.
— Детка, — позвал меня Дима, — не молчи.
Он взял меня за руку, обжигая своим теплом холод моих пальцев.
— Почему это происходит со мной? — задала я риторический вопрос.
— Ничего плохого не случилось. — Его тихий голос успокаивал. — Я нашел тебя и больше никогда не оставлю. Мы уедем, будем жить в моем доме, ты родишь мне особенных щенят, похожих на тебя. И никто не заберет тебя у меня. Я больше не останусь один. Ты станешь моей Хорсой, единственной Улой. По ночам мы будем бегать под луной. Я покажу тебе фотографии нашей матери, свожу на могилу моего отца. Разве это плохо?
И умрем в один день. Забавно.
— Что такое Ула?
— Песня. Та, за которую умрут, — вздохнул он. — Раньше я жил ради мести. Мой отец… он и прежде-то добрым нравом не отличался, а когда мать пропала, стал бешеным. Она была его Улой.
— Как он умер? — Мне вдруг стало интересно.
Потолок вращался все медленнее.
— Я убил его. Вызвал на поединок, потом стал Хортом.
Предсказуемо.
— Детка, как тебе жилось среди людей? — вдруг задал он вопрос.
— Я ненавидела школу, — почему-то начала рассказывать я. — Много шумных детей, я сильно отличалась от них. В университете было получше, на меня просто не обращали внимания. Дядя всегда был рядом, поддерживал. — Я говорила и говорила. Рассказывала о маленькой сибирской деревушке, где проводила каждое лето. О том, как вмешивалась в дядины дела, несмотря на все попытки изолировать меня от общества. О Машке, которая никогда не была мне подругой, но которой я дорожила. О том, что ближе дяди у меня никого не было. — И все это ты у меня забрал, — подвела итог.
— Я дам тебе гораздо больше, — возразил он.
Вы спросите, так в чем же суть моего безумия? А у безумия нет сути.
Я сочувствовала Диме. Мне было жаль его. Вроде и моральный урод, а мечты обычные, человеческие. Вот только в голове не укладывалась одна-единственная деталь — общая кровь. Он действительно считает это нормой. И возжелал он не меня, а сам факт нашей связи.
Было ли мне противно? Нет. Мне было все равно. Совсем.
Впрочем, где-то на периферии сознания промелькнула мысль, что было бы неплохо очнуться от дурного сна в Сашином доме, под звуки старой советской комедии, которую мы смотрели когда-то. А может быть, еще раньше, в доме бабы Клавы, в ночь, когда он меня спас.
— Детка, говори, — потребовал он. — Не смей молчать. Будь со мной.
Его голос доносился до меня сквозь вату. В глазах стремительно темнело, а тело горело огнем.
— Черт. — Матрас прогнулся подо мной, и я увидела лицо Дмитрия. — Слишком рано. Если отдам тебе необходимое количество крови, ослабею сам.
— Лучше бы ты меня убил, — честно призналась я, теряя сознание.
Больше не страшно. Жить или умирать — все одно.
Очнулась на рассвете, одна в холодной постели. Разбудили меня голоса, доносящиеся из-за двери.
— Хорт, она ведь может слететь с катушек. Доктор перед смертью говорил, что первое обращение — критическая фаза. Либо пронесет, либо последняя стадия бешенства, а в лучшем случае — смерть. Нам нужно срочно уезжать, пока у нее ремиссия. Кто его знает, когда она начнет обращаться, а местный Хорт уже близко, как минимум часа через три прибудет в город.
Поразительно, насколько сильно обострился слух. О чем я сейчас жалею? Последняя стадия, значит? Ремиссия, говорите? Какие смешные слова. Но мы не будем сейчас смеяться. Позже.
— Собирай наших, скажи, выдвигаемся через полчаса. И кстати, пусть ребята пошумят в гостиницах, в которых остановились. А я за новой тачкой.
Следы запутывает. Зря. Не по вредности же характера я в каждой кафешке, где мы останавливались, скандал закатывала. Я не переношу повышенное внимание к своей персоне, так что в нормальном состоянии молча стерпела бы любое издевательство Дмитрия, если то происходило бы прилюдно. Впрочем, Саша мог бы и поторопиться, как никак я уже вторые сутки рядом с Димой.
Проведя диагностику, поняла, что самочувствие у меня отличное, хоть в космос лети. Очень удачно. Чуть напрягшись, услышала удаляющиеся шаги. То есть в ближайшие полчаса встреча с дорогим родственничком мне не грозит. Поднявшись с постели, огляделась по сторонам. На простынях виднелись капли крови. Тут же нахлынули воспоминания о жутком кровопускании, которое мне обеспечили злые волки. Пришлось срочно брать себя в руки.
Проверила входную дверь — заперто.
Оглядевшись еще раз, нашла телефон внутренней связи. Отлично.
— Ресепшн, — ответили мне.
Довольно претенциозно для гостиницы маленького районного городка.
— Это пятьсот девятый номер. Пришлите, пожалуйста, горничную, меня тут на ковер стошнило. Пусть она захватит ключ, мой у мужа. И побыстрее, пожалуйста, не хочу, чтобы муж это увидел, он у меня довольно брезгливый, — и тут же опустила трубку на место.
Дурацкий план. А вдруг сработает? И как я выбираться буду? В гостинице как минимум двое оборотней помимо Дмитрия?
Подошла к окну, раскрыла пластиковую створку и выглянула наружу. Абсолютно гладкая стена печалила своим скучным видом. И зацепиться-то не за что. Пару раз обошла номер, ничего интересного, кроме пустого таза, не нашла. Аккуратисты, будь они неладны!
Тут в дверь постучали.
— Входите! — крикнула я.
Недолгая возня в замке, и распахивается мой персональный путь на волю. Перед моим взором предстала молоденькая девчонка, одетая в синюю форму обыкновенной уборщицы, с ведром в одной руке и шваброй в другой.
Претензии претензиями, а глубинка, она и в Африке глубинка.
— Здравствуйте. — Выглядела она устало.
— Привет, — нагло улыбнулась я.
— А зачем номер закрыли, если вы все равно здесь? — задала она вполне логичный вопрос. Лицо ее выражало скрытое недовольство.
— Чтобы я не сбежала, — честно призналась.
Она улыбнулась, оценив шутку.
— Где пятно? — осведомилась она.
— Вон там, за кроватью, — мотнула я головой.
Оставив швабру с ведром у входа, она подошла ближе, дабы оценить фронт работ.
— Но здесь же ничего нет! — удивилась она.
— Конечно нет, — сказала я, закрывая дверь.
